9 МАЯ 1945 ГОДА Советские войска на всех фронтах вели наступательные бои, готовились нанести последний сокрушительный удар по фашистам. 21 апреля войска нашего фронта ворвались на северную окраину Берлина, войска Первого Украинского - с юга.Фашисты готовы были, спасаясь

Глава пятая. Июнь 1942 года - ноябрь 1945 года «Я - капитан, а моя жена - первый офицер, старпом, - сказал Доухерти о своем браке. - А коль так, то жена должна быть довольна уже тем, что находится на корабле, и не мешать мне управлять и командовать им». Однако с самого начала

1 мая 1945 года Возле Тиргартен-парка Огонь минометов, начавшийся неожиданно, так же неожиданно прекратился. Но от места, где мы залегли, мы уже до полуночи не удалялись. Потом продолжили двигаться по-пластунски.С наступлением 1-го Мая Заботин разрешил всем выпить по глотку

2 мая 1945 года Находка на территории рейхсканцелярии - Что будем делать, товарищ майор? - спросил я.- Продолжать поиск, - твердо сказал Заботин.В 7.00 майор Заботин остановился возле обгоревшей пары: трупов полной женщины и тощего мужчины. Я тоже подошел к ним.- Они? -

АВГУСТ 1945 ГОДА В августовское утро 1945 года я, как обычно, проснулся рано. Нащупал на стене ручку верньера включенного в цепь динамика радиотрансляционной сети и слегка повернул ее. Раздался бой Кремлевских курантов. Диктор стал передавать сообщение ТАСС. Оказывается,

5 февраля 1945 года Тот же день. Раннее утро. Побережье острова Рюген. Тяжелая холодная волна со свинцовым отливом.Немецкий патруль, проходя у кромки моря, обнаружил тело рыбака (того самого, которого скинул в море Уилберт).- Странно… все рыбаки вроде вчера вернулись с

Осло, 7 мая 1945 года Стоя на носу военного корабля, на котором я в последний момент вырвался из Копенгагена, в грубом запахе моря я обрел удивительное успокоение.Вечерние тени умирали на шведском берегу. Совсем рядом был пляж. Я смотрел на выбеленные стены домов, длинные

В бункере рейхсканцелярии

Бункер под рейхсканцелярией, где Гитлер вместе со своим штабом, охраной, гражданским персоналом и семьей Геббельса провел эти последние апрельские недели, производил впечатление отдельного собственного мира. Американец Майкл А. Мусмано так описывает этот «затонувший мир» на Вильгельмштрассе:

«Бункер фюрера был не единственным подземным жилым помещением на Вильгельмштрассе. Если представить себе картину нескольких кораблей, погруженных в морскую пучину, каждый из которых герметичен и обеспечен запасом кислорода, то можно составить общее представление об обреченном на смерть подземном мире Гитлера. Бункер фюрера был в этом воображаемом подводном флоте своего рода флагманским кораблем. Здесь размещалось его ближайшее окружение и его штаб, здесь они получали приказы своего фюрера. Огромные размеры бункера под рейхсканцелярией позволяли сравнить его с затонувшим роскошным океанским лайнером, настолько комфортабельными и исключительными были его удобства. Под зданием старой рейхсканцелярии, где раньше жил покойный фон Гинденбург, покоился другой корабль со спальными местами, устроенными по образцу кубриков на военном транспортном судне. В подвалах министерства пропаганды на другой стороне улицы были оборудованы и другие жилые помещения для челяди, которая обычно окружает монарха.

Здесь, отгороженные от дневного света слоем земли толщиной от семи до двадцати метров, жили охранявшие рейхсканцелярию офицеры, личная охрана фюрера, секретари и служащие различных административных учреждений, повара и официанты, ординарцы и слуги, телефонисты, телеграфисты и механики… в общей сложности почти тысяча человек.

И хотя смерть и поражение, даже если и не всегда заметно, бродили среди этой толпы отмеченных судьбой, жизнь брала свое. Баронесса Ирменгард фон Варо вписала свою полную жизни страницу в главу о последних днях в этих катакомбах. Когда русские разгромили ее имение, один знакомый офицер СС взял ее с собой в это скрытое глубоко под землей царство надежности и безопасности. Здесь, в этой демократии поневоле, которую принесла с собой жизнь под землей, баронесса отбросила свои благородные представления и стала домашней работницей для высокопоставленных офицеров, которые служили в рейхсканцелярии и в бункере фюрера. Чем больше становилась опасность и чем безнадежнее перспективы, тем больше позволяли себе обитатели подземелья, рассказывает баронесса, проживающая теперь в Западной Германии в городке Минден. «Каждый пытался заглушить свое горе, и это происходило, как правило, с помощью большого количества алкоголя. Они курили, объедались деликатесами и пьянствовали, не отказывая себе ни в чем, все это поступало из необъятных хранилищ рейхсканцелярии, – рассказывает светловолосая, голубоглазая, дородная баронесса. – Мы устраивали в нашем отдельном отсеке бункера, так сказать, большие званые вечера. Здесь пили, танцевали, ну и так далее. У одного из офицеров было несколько английских пластинок с так называемой «горячей музыкой», и мы крутили «Тайгер Рэг» и другие мелодии. Когда офицеры, которые выходили на разведку в город, возвращались назад, они рассказывали нам, что вешали немецких солдат, не желавших больше воевать и открыто заявлявших, что война проиграна и что дальнейшее сопротивление не имеет никакого смысла. А потом я танцевала с этими офицерами ни о чем не задумываясь.<…> Однажды, это было 23 апреля, я вышла на улицу и зашла в чудесный парк Тиргартен, который находился под постоянным артиллерийским обстрелом, что меня, однако, нисколько не тревожило. Была весна, и прекрасные рододендроны только что расцвели. Я сорвала несколько цветков. На улицах не было видно ни души, и мне казалось, что Берлин принадлежит мне одной».

23 апреля 1945 года начался закат мифа Гитлера как внутри партии, так и государства. Рейхсмаршал Герман Геринг, старый соратник и верный друг, покинувший Берлин незадолго до начала штурма русских войск и теперь находившийся в Южной Германии, в высокогорном районе Оберзальцберг, решил на этой последней фазе войны взять судьбу рейха в свои руки. Он надеялся, что благодаря своим международным связям сможет заключить сепаратный мир с западными союзниками. Его жена, Эмми Геринг, вспоминает: «На следующее утро, это было 23 апреля, мой муж пришел ко мне в спальню. Я была крайне удивлена, так как предполагала, что на рассвете он уже уехал. Всю ночь я никак не могла уснуть и только ближе к утру наконец крепко заснула. По лицу мужа я сразу поняла, что произошло что-то чрезвычайно важное. Он был бледен как смерть, но его лицо выражало непоколебимую решимость и необычайную энергию. Сохраняя спокойствие, он сообщил, что рано утром пришла радиограмма от начальника Генерального штаба люфтваффе генерала Коллера (телефонная и телеграфная связь с Берлином была прервана). В этой радиограмме он просил моего мужа никуда не уезжать, так как он, Коллер, скоро прилетит на самолете с важным сообщением из Берлина. Вскоре Коллер действительно прибыл и сообщил следующее: на последнем ежедневном совещании, где обсуждалось положение на фронтах, Гитлер впервые признал, что война проиграна. На вопрос генералов, что же они теперь должны делать, он ответил: «Обращайтесь к рейхсмаршалу, он должен вступить в переговоры с врагом, он может сделать это лучше, чем я». В связи с этим генерал Коллер задал Гитлеру вопрос, может ли он сообщить об этом рейхсмаршалу. Адольф Гитлер ответил утвердительно, но не предоставил ему никаких полномочий.

Бункер рейхсканцелярии: последняя штаб-квартира Гитлера

1 - спальня Гитлера; 2 - жилая комната Гитлера (здесь Адольф и Ева Гитлер покончили с собой); 3 - приемная; 4 - жилая комната и спальня Евы Браун; 5 – спальня Геббельса; 6 - кабинет Геббельса; 7 – жилая комната камердинера Линге; 8 - комната ординарцев; 9 - кабинет Бормана; 10 - телефонный коммутатор (узел связи); 11 - лестничная клетка и выход в сад рейхсканцелярии; 12 - слой земли толщиной 2 м; 13 - бетонное потолочное перекрытие толщиной 3,5 м; 14 - комната для совещаний: здесь проводилось ежедневное совещание, так называемое обсуждение положения; 15 - проход к находившемуся на два метра выше форбункеру с хозяйственными помещениями; в форбункере жила семья Геббельса; 16 - помещение для караула; 77– коридор, одновременно служивший приемной; 18- коридор; 19- машинное отделение; 20 - помещение для собак Гитлера; 21 - комната для умывания; 22 - туалет; 23 - ванная комната

Мой муж послал за доктором Ламмерсом, рейхсминистром без портфеля и бывшим шефом аппарата рейхсканцелярии… Он находился внизу в Берхтесгадене и тотчас прибыл к нам наверх. На вопрос моего мужа, осталось ли завещание таким же, каким оно было, когда мой муж получил его от Адольфа Гитлера, Ламмерс ответил утвердительно. Возможно, у моего мужа были основания предполагать, что тем временем Гитлер изменил свое завещание, с учетом тех натянутых отношений, которые в последние два года сложились между ним и Гитлером. Ни при каких обстоятельствах мой муж не хотел предпринимать какие-либо шаги без письменного приказа. Поэтому он послал Адольфу Гитлеру радиограмму следующего содержания:

«Мой фюрер! Согласны ли Вы с тем, что после Вашего решения остаться на командном пункте в крепости Берлин я, согласно Вашему указу от 29 июня 1941 года, как Ваш заместитель немедленно приму на себя общее руководство рейхом с полной свободой действий внутри страны и за рубежом?

В том случае, если ответ не поступит до 22 часов, я буду считать, что Вы лишены свободы действий. Тогда я сочту Ваш указ вступившим в силу и буду действовать на благо народа и отечества.

То, что я чувствую в эти самые тяжелые часы моей жизни по отношению к Вам, Вы знаете, и я не могу выразить это словами. Да хранит Вас Бог, да поможет Он Вам несмотря ни на что, как можно скорее прибыть сюда!

Преданный Вам Герман Геринг».

«Тогда министр Ламмерс попросил меня, – так рассказывал мой муж, – убрать из текста радиограммы фюреру назначение срока, но я на это не пошел». <…>

Рассказывая мне все это, мой муж взволнованно ходил по комнате из угла в угол. С горькой иронией и глубочайшим отчаянием в голосе он произнес: «Вот, наконец-то мне суждено взять Германию в свои руки, именно тогда, когда все разрушено и когда уже слишком поздно! Разве не мог фюрер еще в декабре предоставить мне полномочия на полную свободу действий? Как же настоятельно я просил его тогда об этом!»

Но потом он неожиданно приободрился: «А может быть, и сейчас еще не слишком поздно. Я попытаюсь сделать все, что в моих силах, чтобы Германии не пришлось заключать позорный мир. Возможно, мне еще удастся добиться приемлемых условий».

Как только у него в руках будет ответ от фюрера с его согласием, мой муж намеревался приложить все усилия, чтобы связаться с Черчиллем, Эйзенхауэром и Трумэном. Он подошел ко мне, крепко взял меня обеими руками за плечи и спросил: «Эмми, если с Германией заключат почетный мир, но отвергнут мою кандидатуру, так как я играл слишком большую роль в Третьем рейхе, и, действуя по рецептам Первой мировой войны, потребуют выдать меня, а возможно, и тебя, ты готова вынести все – абсолютно все, ради блага Германии?»

Не задумываясь, я ответила: «Да, Герман!»

«Именно это «да» я и хотел от тебя услышать, – сказал он. – А теперь я хочу как можно быстрее начать действовать, как только придет ответ».

Но Герингу так и не пришлось больше действовать. Хотя его радиограмма и дошла до рейхсканцелярии, она вызвала у Гитлера совершенно неожиданную для рейхсмаршала реакцию. Ротмистр Герхард Больдт свидетельствует:

«Рано утром 26 апреля поступила радиограмма от рейхсмаршала Геринга с юга рейха. Ее содержание было примерно следующим: «Мой фюрер, поскольку Вы своим указом назначили меня своим преемником на тот случай, когда Вы, мой фюрер, будете не в состоянии исполнять обязанности главы правительства, я считаю, что сейчас наступил момент взять на себя управление правительством и страной. В том случае, если до 24.00 26 апреля я не получу противоположный ответ, то тогда буду считать это Вашим согласием».

Это известие поразило Гитлера, как удар обухом по голове. Сначала он расплакался, как ребенок, а потом стал неистовствовать как одержимый. В его глазах это было неслыханным предательством. Кроме того, он принял телеграмму за ультиматум, что позднее на судебном процессе в Нюрнберге Геринг, однако, решительно отверг. Возмущение Гитлера разделяло с ним и все ближайшее окружение, находившееся в бункере. Геббельс тоже кипел от ярости и дал волю своим чувствам в театральном словоизвержении.

За его высокопарными фразами о чести, верности, смерти, крови, о фюрере чувствовалась плохо скрываемая зависть. Видимо, Геббельс предполагал, что Геринг намеревался спасти свою шкуру и вытащить голову из петли. Борман тоже постарался не упустить возможность еще сильнее разжечь пылающую страсть Гитлера. Гитлер приказал гестапо тотчас же арестовать Геринга. «Бросить его в тюрьму крепости Куфштайн!» – кричал он.

Тотчас же был отдан и секретный приказ. В том случае, если он, Гитлер, не переживет войны, Геринг должен быть умерщвлен. <…>

Преемником Геринга был назначен генерал-полковник Роберт фон Грейм. Ему была послана радиограмма с приказом немедленно явиться в рейхсканцелярию».

Новому главнокомандующему германскими люфтваффе генерал-полковнику Роберту фон Грейму лишь с риском для жизни удалось прилететь в уже окруженный Берлин. Его самолетом, одноместным истребителем типа «Фокке-Вульф-190», переоборудованным для установки второго сиденья, управляла отважная летчица, «валькирия Третьего рейха» Ханна Рейч (Райч). Сначала они приземлились в Гатове.

«Мы тотчас отыскали противовоздушное убежище управления полетами. Наконец, Грейм связался по телефону с рейхсканцелярией, что удалось сделать с большим трудом. К тому же связь постоянно прерывалась. На его вопрос о причинах вызова полковник фон Белов сообщил, что Гитлер хочет непременно поговорить с ним, не раскрывая, однако, причины столь срочного вызова. Одновременно Грейму сообщили, что все подъездные дороги к городу уже находятся в руках русских, точно так же, как и вокзал Анхальтер, западная конечная станция метро «Кни», часть улиц Бюловштрассе и Потсдамерштрассе.

В сложившихся обстоятельствах казалось, что уже почти невозможно добраться до рейхсканцелярии. Но Грейм считал, что обязан сделать все возможное, чтобы выполнить приказ. Поразмыслив, мы решили, что до Берлина можно долететь на легком самолете «Физелер-Шторьх» и приземлиться у Бранденбургских ворот».

В большой спешке под руководством командира правительственной эскадрильи Ганса Баура, личного пилота

Гитлера, там готовится импровизированная взлетно-посадочная полоса.

«Между Бранденбургскими воротами и Колонной Победы – на проспекте Ось Восток – Запад – нужно было сделать взлетно-посадочную полосу. Мне поручили оказать помощь при ее подготовке. По дороге туда, примерно в районе Бранденбургских ворот, всего в нескольких метрах от нашей машины разорвался снаряд. Водитель был ранен осколком снаряда в руку, машина получила многочисленные пробоины, но сам я не пострадал. Русская артиллерия особенно ожесточенно обстреливала этот район, так как русские знали, что здесь все еще продолжалось довольно оживленное движение транспорта.

У Колонны Победы меня ожидал полковник Элерс. Мы подробно обсудили, как превратить проспект во взлетно-посадочную полосу, и я сразу же отметил, что взлетно-посадочная полоса получится здесь слишком узкой. Проспект Ось Восток – Запад имел ширину всего лишь 65 метров, а размах крыльев у «Юнкерса-52» достигал 30 метров. Таким образом, с каждой стороны оставалось всего лишь по 15 метров свободного пространства. Я отдал приказ повалить деревья по обеим сторонам улицы, чтобы взлетная полоса достигла по крайней мере 120 метров в ширину. Работа закипела. Выбоины на проезжей части проспекта были засыпаны песком.

Я все еще разговаривал с Элерсом, когда услышал у себя над головой гудение «Шторьха», – пилот убрал газ, и «Физелер» приземлился как раз перед Бранденбургскими воротами. <…> Когда я подъехал к месту посадки, то застал там только двоих солдат. Они рассказали мне, что из самолета выбрались раненый высокопоставленный офицер и женщина. Они взяли первую попавшуюся машину и поехали на ней в рейхсканцелярию. Само собой разумеется, я немедленно отправился туда и узнал, что Ханна Рейч доставила на своем самолете генерал-полковника Грейма».

Ханна Рейч рассказывает:

«Мы проехали [на грузовике] через Бранденбургские ворота, вдоль Унтер-ден-Линден, потом по Вильгельм-штрассе и свернули на Фоссштрассе. То, что я увидела во время этой поездки, показалось мне нереальными театральными кулисами, когда я вспоминала гордый уличный фасад довоенного времени. От него не осталось ничего, кроме мусора, пепла и едкого дыма пожарищ.

Мы остановились перед входом в бункер рейхсканцелярии. Стоявшие в карауле эсэсовцы отнесли генерал-полковника в операционный отсек бункера [при перелете через внутренний оборонительный обвод Берлина в Грейма попала пуля, выпущенная при обстреле самолета русскими пехотинцами], где доктор Штумпфеггер сразу же оказал ему срочную медицинскую помощь. После этого нас (а генерал-полковника лежащим на носилках) проводили в бункер фюрера, находившийся двумя этажами ниже. На лестнице нам повстречалась фрау Геббельс, которую я видела впервые. Но я сразу узнала ее по многочисленным фотографиям в прессе. Несколько секунд она смотрела на нашу маленькую процессию широко раскрытыми глазами, словно не веря тому, что здесь вообще могут появляться какие-то новые люди. Потом со слезами на глазах она обняла меня.

В бункере фюрера в маленьком, похожем на прихожую коридоре мы встретили Адольфа Гитлера. Он стоял с застывшим взглядом, сильно наклонившись вперед, а обе его руки сотрясала сильная дрожь. Фюрер приветствовал нас глухим, едва слышным голосом.

Грейм доложил о своем прибытии. Гитлер слушал его спокойно и сосредоточенно. Когда Грейм закончил свой доклад, Гитлер взял его за руку и сказал, повернувшись ко мне: «Вы смелая женщина! Есть еще в этом мире верность и мужество!»

Потом мы узнали от него, почему он приказал вызвать сюда в Берлин генерал-полковника Грейма. Фюрер считал, что Геринг предал его. Гитлер показал Грейму ставшую известной радиограмму, в которой Геринг просил подтвердить его право преемственности.

«Ничто в этом мире меня не миновало, ни разочарование, ни измена, ни бесчестность, ни предательство, – горько молвил фюрер. – Я приказал немедленно арестовать Геринга, лишить его всех должностей и звания рейхсмаршала и исключить из всех организаций».

Потом он назначил Грейма преемником Геринга с одновременным производством его в генерал-фельдмаршалы».

В течение двух дней Ханна Рейч оставалась в рейхсканцелярии вместе с новоиспеченным генерал-фельдмаршалом.

Когда Ханна не исполняла обязанности сиделки у постели раненого Грейма, она посвящала свое время детям Геббельса.

«Войдя в комнату, я увидела шесть прелестных детских мордашек в возрасте от четырех до двенадцати лет, которые с нескрываемым любопытством смотрели на меня со своих узких двухъярусных кроватей. То обстоятельство, что я умела летать, тотчас широко распахнуло врата их богатой детской фантазии. Пока я, взволнованная событиями последних часов, умывалась, они без умолку тараторили и, перебивая друг друга, расспрашивали меня, невольно вовлекая в свой яркий детский мир. С этого момента я должна была приходить к ним к каждой трапезе, рассказывать им о дальних странах и людях, которых я там встречала, о своих полетах или же пересказывать им их любимые сказки. <…> В братской любви малышек друг к другу было что-то необычайно трогательное. Поскольку одна из сестер из-за ангины лежала в отдельной комнате, мне приходилось время от времени прерывать свой рассказ, чтобы кто-то из ее сестер по очереди мог пересказать больной сестренке продолжение сказки. <…>

Громыхание и грохот разрывов не особенно тревожили их: они по-детски верили тому, что им сказали взрослые, что таким образом «дядя фюрер» побеждает своих врагов. Когда однажды самая младшая из них расплакалась, то старшие сестры быстро успокоили ее этими словами».

Для Ханны Рейч было очевидно, что конец близок, что это дело всего лишь нескольких дней.

«Уже в первую ночь [с 26 на 27 апреля], которую я провела в бункере, русские окончательно пристрелялись к рейхсканцелярии. Над нашими головами с все возрастающей мощью непрерывно грохотал артиллерийский огонь. Под громыхание и грохот разрывов даже в этих самых нижних помещениях бункера с потолка и со стен осыпалась штукатурка. О сне можно было забыть. Каждый находился в состоянии постоянной боевой готовности.

Я нисколько не сомневалась в том, что конец неумолимо приближался: да и все остальные чувствовали это. Это ощущение близкого конца парализующе действовало на всех затворников и порождало искусственно вызванную надежду, которая противоречила здравому смыслу. Ближайшее окружение Гитлера жило полностью изолированно от событий, происходивших наверху, где шла отчаянная битва за оставшуюся часть Берлина и оставшуюся часть Германии. Несмотря ни на что снова и снова всех охватывала надежда на спасение. Она подпитывалась слухами и сообщениями, которые время от времени доходили до бункера. Это приводило к возникновению представлений, которые с учетом сложившегося положения создавали искаженное отображение действительности. Сюда же относилась и надежда на деблокирование Берлина».

Эта надежда на освобождение находила свое отражение и во время ежедневных совещаний, которые Гитлер проводил в бункере рейхсканцелярии. Вот протокол совещания от 27 апреля 1945 года:

«Кребс. Брюнн (Брно в Чехии. – Ред.) потерян. Сейчас Шёрнер начинает наступление в северном направлении. Мощная атака на позиции 9-й армии с юга силами русской 28-й армии, которая была переброшена из Восточной Пруссии.

Гитлер. Сейчас наилучшей помощью 9-й армии было бы стремительное наступление Шёрнера.

Кребс. Венк вышел к южному углу озера Швиловзе. Оборонительный район Потсдам хочет создать плацдарм под городом Капут. В полосе обороны 9-й армии [генерала Буссе] очень сильные атаки на позиции южной группы соединений его войск. Противник прорвался и повернул на восток. В ходе атаки на запад войска 9-й армии вышли к населенному пункту Мюггендорф, но наш растянувшийся фланг был атакован противником. Большие трудности со снабжением, нет горючего. Горючее будет доставлено сегодня самолетами 6-го воздушного флота. Противник продолжает оказывать сильное давление с востока и северо-востока.

Гитлер. Я не понимаю направления атаки. Он [генерал Буссе] наносит удар в пустоту.

Кребс. До такой степени ухудшилась свобода маневрирования.

Гитлер. Он наносит удар в пустоту в отношении обеспечения собственного фланга. Если бы он наступал на северо-запад и продвинулся бы на такое же расстояние, как сейчас, то находился бы уже значительно западнее.

Геббельс. Поступило сообщение от гауляйтера, что группа Венка соединилась с плацдармом под Потсдамом.

Гитлер. Если здесь действительно энергично продолжить наступление, то дело сдвинется с мертвой точки, так как в этом районе у противника только тыловые части.

Кребс. Западнее Берлина противник не добился успеха. Кейтель докладывает, что «боевая группа Хольсте» своими ослабленными ударными отрядами смогла значительно продвинуться в районе городов Науэн и Креммен и что эти отряды будут усилены подразделениями 199-й дивизии.

Гитлер. Самое время, чтобы она вступила в бой.

Кребс. Если это произойдет, то вполне возможно, что удастся восстановить связь.

Гитлер. Я повторяю еще раз, насколько лучше могла бы действовать 9-я армия. Уже сейчас была бы установлена связь между Венком и 9-й армией.

Кребс. У 3-й танковой армии дела совсем плохи. Относительно слабая линия фронта прорвана под Пренцлау на глубину несколько километров. Отдан приказ остановить наступление противника на новом рубеже обороны. Пока нет донесений о положении в Штеттине [ныне Щецин]. Под Камином [ныне Камень-Поморски] противник закрепился на острове, расположенном напротив. На Эльбе без изменений.

Гитлер. Складывается впечатление, что они договорились о своеобразной демаркационной линии. Их самолеты тоже перестали появляться.

Кребс. У Венка три дивизии: «Кёрнер», «Хуттен» и «Шарнхорст». Он подтягивает резервы. Донесение от Венка: «Осознаю значение задания. Со всеми имеющимися силами движемся к поставленной цели». Завтра к утру должно подойти значительное подкрепление на северо-западе: последние подразделения 7-й танковой дивизии, панцер-гренадерская (моторизованная. – Ред.) дивизия «Шлагетер» и подразделения 199-й дивизии, передовые отряды которой, за исключением одного полка, еще вчера должны были прибыть в Кириц. Всеми этими воинскими частями командует генерал Хольсте. В районе Ванзе (юго-запад Берлина, у Потсдама. – Ред.) держится 20-я панцер-гренадерская (моторизованная. – Ред.) дивизия. Из Гатова пока нет никаких новых донесений, но, вероятно, еще держится. Мосты пока удерживаем. Связь прервана.

Гитлер. Если Венк действительно пробьется сюда, то он соединится с боевой группой, сражающейся в районе Ванзе.

Кребс. Если это произойдет завтра, то эта группа могла бы атаковать противника, имея 40 танков и штурмовых орудий.

Гитлер. Удар в сторону Швиловзе должен очень скоро сказаться положительно.

Кребс. В Берлине противник продвинулся далеко на север. Двигаясь по Бюловштрассе, он, видимо, уже дошел до угла Лютцовштрассе. Как сообщают, на мосту у Галльских ворот горят два танка противника. Три роты, которые принимали участие в контратаке, окружены на площади Морицплац. В районе станции метро «Яновицбрюкке» без изменений. На «Александерплац» противник продвинулся еще дальше. На северо-востоке в основном держимся. Неприятный прорыв в районе станции «Гумбольдтхайн». Находящаяся здесь башня противовоздушной обороны окружена. В районе речного порта Вестхафен бои с переменным успехом. Докладывают, что противник бросил в бой десантные катера. Севернее станции «Вицлебен» находятся танки противника. В настоящее время против них проводится танковый удар. В Груневальде (район Груневальд и лес Груневальд на западе города. – Ред.) при поддержке штурмовых орудий успешно обороняется подразделение имперской «Трудовой повинности», сохраняющее связь с соседями справа и слева. Мы продолжаем удерживать мосты в районе Пихельсдорф и у озера Штёсензе. Противник продвинулся в районе ипподрома Рулебен, но остановлен при попытке прорваться в южном направлении.

Гитлер. Миллионный город невозможно занять, бросив в бой всего лишь 400 танков. Они постепенно будут уничтожены. (Для штурма Берлина было выделено 1500 танков и САУ. – Ред.)

Кребс. В основном подтвердилось наше предположение, что в последние шесть дней противник, видимо, ставил перед собой следующие цели:

1) окружение в целом;

2) окружение в частности, которое удалось на западе;

3) теперь он будет оказывать давление на районы Потсдамерплац, Александерплац и станцию «Шарлоттенбург», чтобы попытаться расчленить центр города на отдельные части.

Гитлер. Здесь в центре надо держать наготове несколько штурмовых орудий в качестве центрального резерва.

Единственное, что меня удручает, – так это то, что не знаешь, что произойдет, и что нет точных данных, а приходится обходиться только случайной информацией. Надо постоянно теснить противника.

Белов [полковник люфтваффе]. Сейчас должна начаться переброска резервов по воздуху на самолетах «Хейнкель-111»и «Юнкерс-87». (Возможно, ошибка. Ю-87-пикирующий бомбардировщик или истребитель танков. Может быть, речь идет о Ю-52 или другом типе самолета. – Ред.) Когда начнет смеркаться, «Юнкерсы» перебросят остатки батальона СС и подразделения морских пехотинцев.

Фосс [вице-адмирал]. Люфтваффе должны отбить у русских хотя бы один аэродром, куда могли бы приземляться наши люди. А совершать посадку здесь в городе без аэродрома очень рискованно. Сегодня к нам должны прилететь сто морских пехотинцев, которые приземлятся на взлетно-посадочную полосу на проспекте Ось Восток-Запад. Они прибывают для вашей личной охраны, мой фюрер. Это те парни, которые нам здесь очень пригодятся. Если бы Венк смог занять аэродром в Гатове, тогда бы не было никаких проблем.

Гитлер. Решающим является удар с севера на юг, а сейчас также и с северо-запада. Нам надо энергичнее атаковать со всех сторон, чтобы где-нибудь снова добиться успеха.

Кребс. Складывается впечатление, что русские направили к Эльбе не такие большие силы, как мы предполагали сначала. Возможно, они повернули, так как надеялись, что смогут взять Берлин более слабыми силами.

Гитлер. Если дело пойдет хорошо, если будут предприняты решительные действия со всех сторон и если на выполнение запланированной нами операции будут брошены все имеющиеся у нас силы, тогда решающим будет, чтобы никто не думал о прикрытии с тыла, как это, к сожалению, делает сейчас Штайнер. Если мы продержимся здесь еще два, три или четыре дня, то тогда, возможно, к нам подойдет армия Венка, а может быть, и армия Буссе. Впрочем, было бы лучше, если бы Буссе двигался севернее.

Кребс. Пока еще не удалось обнаружить отвод русских частей от Берлина. С сегодняшнего дня это должно проявиться в противодействии Венку, а именно в очень неприятном для нас районе Груневальд. Венк развил колоссальный темп (продвинулся всего на несколько километров. – Ред.), что можно объяснить также и тем, что противостоящие ему силы противника относительно слабы.

Гитлер. А также тем, что сам Венк прекрасный командующий!

Кребс. Если и у Хольсте дела будут развиваться таким же образом, то тогда я допускаю, что деблокирование Берлина может произойти с северо-запада и юго-запада. Это позволит нам установить связь как раз в тех местах, где противник прорвался на запад. Насколько возможно деблокирование со стороны Восточного фронта, должно показать ближайшее будущее.

Гитлер. Если бы мы получили абсолютно точную картину! Я очень опасаюсь, что армия Буссе сама запирает себя на ограниченной территории. Например, [генерал-полковник] Хубе из 1-й танковой армии в свое время всегда располагался широко, если был окружен. Да и Венк с тремя дивизиями тоже не сможет этого сделать. Этого достаточно, чтобы очистить Потсдам и чтобы где-нибудь установить связь с подразделениями, отходящими из Берлина. Но этого совершенно недостаточно, чтобы разбить танковые силы русских. Это у Буссе есть необходимые для этого танковые силы. Венк располагает недостаточным количеством танков и штурмовых орудий. Кроме того, армия Венка недостаточно моторизована. У него три дивизиона штурмовых орудий 38Т (имеется в виду истребитель танков «Хетцер» на базе чешского легкового танка 38(t). При весе около 15,5 т «Хетцер» имел 75-мм пушку и 60-мм лобовую броню. – Ред.). Два учебных полка экипажей штурмовых орудий он использует как пехотные подразделения. Из имеющихся у него трех дивизий ему потребуется по крайней мере половина, чтобы прикрыть позиции на юге. Это зависит от того, с какой скоростью мы отведем наши силы с востока и заблокируем тот район, где противник должен будет прорываться.

Геббельс. Дай бог, чтобы Венк прорвался! Мне представляется страшная ситуация: Венк стоит под Потсдамом, а здесь Советы наступают на Потсдамерплац.

Гитлер. А я нахожусь не в Потсдаме, а рядом с Потсдамерплац! Единственное, что нервирует в этой напряженной ситуации, – это тот факт, что хочешь что-то сделать, и не можешь. Я не могу уже спать, только, наконец, заснешь, тут же начинается новый обстрел. Определяющим является следующее положение: тот, кто сначала начинает наступление, а потом действует все медленнее и медленнее, не добьется успеха! Успеха добьется тот, кто наступает, собрав все силы в кулак, и сразу бросается на штурм как одержимый! Это вопрос предрасположенности.

Фосс. Венк пробьется, мой фюрер! Вопрос только в том, сможет ли он сделать это в одиночку.

Гитлер. Вы только представьте себе: во всем Берлине с быстротой молнии распространится известие о том, что немецкая армия прорвалась с запада и установила контакт с осажденной крепостью. Русским не останется ничего другого, как продолжать бросать в бой все новые и новые войска, чтобы попытаться удержать свои сильно растянутые позиции. Здесь разгорится очаг сражения невиданной силы. Русские уже израсходовали большую часть своих сил при форсировании Одера, особенно их северная группа армий. Во-вторых, они расходуют очень много сил в уличных боях. Если каждый день уничтожается до пятидесяти танков Т-34 или танков ИС [Иосиф Сталин], то тогда за десять дней боев это составит от пятисот до шестисот сгоревших танков.

Сегодня я лягу спать с более спокойной душой и хотел бы, чтобы меня разбудили только в том случае, если перед моей спальней будет стоять русский танк, чтобы у меня было время приготовиться.

Во всяком случае, что бы мы ни говорили, нет другой возможности, кроме как нанести противнику действительно ощутимые потери, действуя испытанным методом. Мы обязаны удержать Берлин, так как только здесь можно заставить русских истечь кровью. Что иное сможет остановить русских, если они и здесь пройдут походным маршем».

Несколько часов спустя созывается еще одно совещание.

«Монке [командир дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер»]. Четыре советских и два чешских (? – Ред.) танка прорвались до Вильгельмплац. Они были уничтожены отрядами истребителей танков. На танках были флажки со свастикой. Мы захватили в плен экипаж одного из танков.

Гитлер. Необходимо самым тщательным образом соблюдать порядок идентификации.

Монке. Передний край обороны все еще проходит через Морицплац. Батальон, оборонявший Морицплац, сумел пробиться с боем к своим. <…> Я приказал установить легкие 105-мм полевые гаубицы на площади Жандармен-маркт с направлением стрельбы: площадь Белле-Альянц-плац и на Паризерплац с направлением стрельбы: дворец на Унтер-ден-Линден, затем на Лейпцигерштрассе с направлением стрельбы: площадь Шпиттельмаркт. На каждое орудие приходится по двенадцать снарядов. После того как весь боекомплект будет израсходован, орудийные расчеты будут сражаться как пехотинцы. В настоящий момент интенсивность вражеского артобстрела несколько снизилась. С Адольф-Гитлерплац вернулась 88-мм самоходная артиллерийская установка. Она стояла там до 14.00, но ни один вражеский танк не появился.

Геббельс. Советы действительно какие-то моторизованные роботы. Это смертельная опасность! Если мы потеряем район канала Вестхафен с его складами боеприпасов и продовольствия, то тогда у нас еще останется несколько небольших складов в туннелях метро. Вестхафен был нашим последним крупным резервом. В последние дни, несмотря на артиллерийский обстрел, мы успели вывезти оттуда немало боеприпасов и продовольствия, но там еще остаются 24 тонны зерна.

Гитлер. Решив взять штурмом город с населением четыре с половиной миллиона человек, русские взвалили на себя колоссальное бремя. Сколько раненых появляется у нас каждый день?

Геббельс. В наших госпиталях лежат 9 тысяч раненых; таким образом, ежедневно у нас было около 1500 раненых. Если действительно удастся деблокировать Берлин, то тогда обеспечение продуктами не доставит нам больших трудностей, поскольку русские тоже не в состоянии за несколько дней вывезти такие огромные запасы продовольствия. Продуктов хватит для обеспечения Берлина в течение десяти недель. Русские не смогут за четыре дня сожрать столько, сколько три миллиона должны есть десять недель.

Гитлер. Если мне еще когда-нибудь представится возможность возводить правительственные здания, то я приму соответствующие меры предосторожности при их оснащении.

Геббельс. Я думаю, что за свою жизнь каждый из нас хоть один раз намечал что-либо сделать. <…>

Кребс. Я сказал Йодлю, что в нашем распоряжении остаются от 24 до 26 часов, к этому моменту должно произойти объединение [с армиями Венка и Буссе]. При условии, что сегодня ночью удастся перебросить обещанное подкрепление. У 3-й танковой армии складывается серьезное положение. Кейтель хотел повернуть с юга на север. Я сказал, что это невозможно. Сначала мы должны деблокировать Берлин. <…> Гроссадмирал Дёниц сегодня будет у Кейтеля. Кажется, все будет в порядке, и подразделения морской пехоты удастся перебросить самолетами в Берлин. В северо-западном районе сейчас формируется усиленная танковая группа, задача которой заключается в том, чтобы выступить навстречу армии Венка.

Гитлер. Меня волнуют две проблемы: у нас больше нет нефтеносных районов. Пока можно было делать все что угодно. Оба нефтеносных района в Остмарке [так называлась Австрия по указу Гитлера после аншлюса] вместе давали нам 120 тысяч тонн. Этот объем можно было доводить до 180 тысяч тонн. Теперь же положение просто катастрофично, так как оно не позволяет проводить крупномасштабные операции. После того как я справлюсь с этим делом, нам надо будет подумать о том, чтобы вернуть нефтеносные районы».

«Кребс. В отличие от вчерашнего вечера можно констатировать стабилизацию положения и создание сплошной линии обороны. Общая картина сложившегося положения: в настоящее время главное давление с востока и севера. Относительная стабильность на юго-западе. В этом отношении совершенно другая картина, чем вчера. Это может быть связано с тем, что противник достиг своей цели и замкнул кольцо окружения. Но вполне возможно, что это связано с отводом сил на юго-запад.

Теперь подробно о сложившемся положении: ситуация у имперского стадиона пока неясная. Наши отдельные мелкие группы держатся, однако связь между ними отсутствует. Южнее моста Пихельсдорфер-Брюкке нами удерживается значительный плацдарм. Отдельным автомашинам удается пробиться оттуда к нам. Сплошной рубеж обороны по ходу Бисмаркштрассе, включая радиовышку с кварталом Груневальд, где особенно отличились бойцы имперской «Трудовой повинности» под командованием своего [генерального руководителя] Деккера. Через станцию Вильмерсдорф и кольцевую железную дорогу до станции Шёнеберг проходит очень редкая линия обороны вплоть до Бюловштрассе. Вражеский прорыв до угла Лютцовштрассе ликвидирован. Пока не устраненный прорыв в направлении площади Шпиттельмаркт. Восточный фронт держится, несмотря на усиление давления в настоящее время. Бой за район Фридрихсхайн очень хорошо поддерживается огнем зенитной артиллерии, которая ведет огонь по наземным целям с башни ПВО. Этот участок фронта уже несколько дней удерживается благодаря именно такому взаимодействию с зенитчиками. Наступление на станцию Веддинг отбито. Положение в районе Вестхафен до конца неясное; часть района еще в наших руках.

Аксман. Плацдарм южнее моста Пихельсдорфер-Брюкке усилен еще одной ротой. Атака на улице Хеерштрассе отбита.

Кребс. Очевидно, теперь русские усилят свой напор на главных направлениях с востока, севера и юга. Сегодня ночью следует ожидать попытки неожиданного прорыва с разных сторон, прежде всего если противник серьезно отнесется к угрозе с юго-запада».

Снова заходит разговор о деблокирующих войсках.

«Гитлер. 9-я армия выбрала самое неудачное решение из всех возможных. Когда долго нет радиосвязи, это всегда верный признак того, что события развиваются плохо. Возможно ли, что сегодня ночью какие-нибудь части прибудут в Берлин?

Фосс. Только что доложил о прибытии командир роты охраны гроссадмирала. <…>

Гитлер. Я не могу понять, почему 9-я армия сосредоточилась на таком маленьком пространстве и почему потом она начала движение на запад, а не на северо-запад. Невозможно командовать, если каждый командующий армией будет по собственному усмотрению изменять согласованный план.

Кребс. Вероятно, Буссе не может двигаться. Он сообщал о трудностях со снабжением. Сейчас он продолжает атаки. Последствием этого является тот факт, что сейчас Буссе отвлекает те силы, которые в противном случае могли бы ударить в спину Венку.

Гитлер. Если такая операция не будет проведена быстро, тогда все будет кончено. Противник постоянно реагирует быстрее. 9-я армия была лучшей армией из всех тех, что у нас еще есть: одиннадцать дивизий! Если бы он направил основные силы своей армии на северо-запад, он бы мог нанести удар. <…> На всем фронте только один человек показывает себя настоящим полководцем. Тот самый, кому приходится выдерживать самые страшные атаки, имеет самый упорядоченный фронт: Шёрнер. У Шёрнера были никуда не годные армии: он привел их в порядок. Шёрнер добивался выдающихся результатов на всех постах, на которые его ставили. Шёрнер вместе с Венком – это самая лучшая пара, какую только можно себе представить. Из стада баранов Шёрнер всего лишь за несколько недель сумел сформировать боеспособную группу армий и вдохнуть в нее новый дух. Он не только прекратил отступление, но и успешно удерживает свой участок фронта. <…> Однако надо обязательно установить постоянную связь с 9-й армией. Ведь полдня есть же с ней радиосвязь. С помощью коротковолновых передатчиков Тито связывается со своими партизанами на всем Балканском полуострове».

Значительно ухудшилась связь не только с внешним миром, но и в самом городе. Получение информации стало все ненадежнее. Ротмистр Больдт свидетельствует:

«Поскольку сообщения из различных городских районов становились все менее надежными и все более противоречивыми, мы перешли к тому, что стали добывать информацию о положении в городе из первых рук. Для этого использовалась общественная телефонная сеть Берлина, которая все еще продолжала более или менее исправно работать. Мы просто звонили своим знакомым в те городские районы и на те улицы, где шли бои, или же набирали наугад подходящие номера из телефонного справочника. Такая довольно примитивная для Верховного главнокомандования германских сухопутных сил форма рекогносцировки действительно давала необходимый результат.

– Скажите, пожалуйста, милостивая государыня, у вас уже были русские? – спрашивали мы.

– Да, – испуганно звучало в ответ чаще, чем нам этого хотелось бы, – полчаса тому назад здесь были двое русских. Это были люди из экипажей примерно дюжины танков, которые стояли на перекрестке. У нас здесь не было боев. Четверть часа тому назад я могла видеть из своего окна, как танки отправились в сторону района Целендорф.

Таких сообщений мне было вполне достаточно. Собранные воедино, они давали довольно полную картину, значительно более точную, чем донесения от воинских частей».

На следующий день, 28 апреля, русские продвигались все ближе к рейхсканцелярии, ожесточенные бои разгорелись на Потсдамерплац и к северу от Рейхстага. Ханна Рейч видела своего фюрера в последний раз.

«Когда он подошел ко мне, как показалось, еще более бледный, еще сильнее осунувшийся, с дряхлым, как у старика, лицом, то дал мне две маленькие ампулы с ядом, чтобы – как он сказал – у Грейма и меня всегда была свобода выбора. После этого он сообщил, что вместе с Евой Браун добровольно уйдет из жизни, если надежде на деблокирование Берлина армией Венка не суждено будет сбыться. Но даже если бы его надежда на армию Венка сбылась, его жизненные силы, по моему мнению, были уже на исходе. Он решительно отклонил как не подлежащие обсуждению все предложения по спасению его персоны, как, например, приземление на проспект Ось Восток – Запад «Юнкерса-52» или легкого самолета «Арадо-96». Только его вера в то, что его пребывание в Берлине служит солдатам последним стимулом к борьбе, заставляла его цепляться за жизнь.

Потом наступила ночь с 28 на 29 апреля. Один артиллерийский налет сменялся другим, ураганный огонь обрушился и на рейхсканцелярию. Прошел слух, что русские уже подошли к началу Вильгельмштрассе и прорвались до Потсдамерплац.

Сразу после полуночи Гитлер неожиданно вошел в палату фельдмаршала. Он был бледен как смерть; как мне показалось, он представлял собой картину уже угасающей жизни. В руке Гитлер держал радиограмму и карту. Он обратился к Грейму: «Вот и Гиммлер предал меня. Вы оба должны как можно быстрее покинуть бункер. Я получил донесение, что в первой половине дня русские собираются штурмовать рейхсканцелярию».

Он развернул карту.

«Если удастся в ходе налета бомбардировочной авиации уничтожить исходные позиции русских на улицах, ведущих к рейхсканцелярии, то мы сможем выиграть как минимум двадцать четыре часа и тем самым предоставим Венку возможность своевременно прорваться сюда. Под Потсдамом уже слышно, как немецкая артиллерия ведет огонь».

Потом он сказал, что в нашем распоряжении находится «Арадо-96», которому удалось приземлиться на проспекте Ось Восток – Запад».

В то время как Ханне Рейч вместе с раненым фельдмаршалом Греймом удалось покинуть Берлин на легком учебно-тренировочном самолете, Гитлер обстоятельно занимался предательством Гиммлера. Рейхсфюрер СС, который находился в Любеке и встречался там с графом Фольке Бернадотом, представителем шведского отделения Красного Креста, передал через него западным державам предложение о капитуляции. Гиммлер не рассчитывал на то, что Гитлер еще жив, и верил, что действует на благо Германии. Совершенно случайно Гитлер узнал об этих действиях своего до сих пор самого верного паладина. Артур Аксман свидетельствует:

«В коридоре бункера я встретил Гейнца Лоренца, чиновника из министерства пропаганды, который обеспечивал Гитлера последними зарубежными новостями. По его виду я заметил, что он очень взволнован. На ходу он сказал мне, что Гиммлер вошел в контакт с союзниками. Лоренц нес Гитлеру сообщение агентства Рейтер о том, что Гиммлер сделал западным державам предложение о капитуляции.

Я не присутствовал при получении Гитлером этого сообщения, но в разговоре с ним сразу почувствовал страшные последствия этого сообщения. Гитлер просто не мог понять, как именно Гиммлер принял такое вероломное решение.

Лишь постепенно его возмущение улеглось. Оно уступило место разочарованию, которое с каждым днем становилось все сильнее. Гитлер постоянно говорил об измене. Однажды я услышал от него такую фразу: «В этом мире есть только два существа, которые остались верны мне. Это Ева Браун и моя овчарка Блонди».

Для нас это прозвучало очень жестоко».

Кажется, что 28 апреля стал для Гитлера тем днем, когда он потерял последнюю надежду исправить положение в Берлине и за его пределами. Вечером в рейхсканцелярии появился с важным сообщением военный комендант Берлина генерал Вейдлинг. Часы показывали 22.00. Генерал рассказывает:

Глава 9 «Голд» и «Джуно»Встаринном нормандском городе Кан в то утро жители проснулись гораздо раньше обычного. Когда подтвердились сведения о высадке воздушного десанта, в штабе 716-й пехотной дивизии, который размещался на авеню Багатель, развернулась лихорадочная