ПОЛЯКИ , народ, образовавший одно из нац. меньшинств Сибири . Оно возникло в результате насильств. и добровол. миграций XVII–XX вв., к-рое может рассматриваться как этнич. группа иммигрантского происхождения. Наряду с полит. ссылкой существовал ряд иных путей проникновения П. в Сибирь: в XIX – нач. XX вв. – направление на воен., адм., религ. службу; в кон. XIX – нач. XX в. – привлечение специалистов в связи с ж.-д. стр-вом и хоз. развитием региона, добровол. переселение крестьян на неосвоенные земли, в 1940-е гг. – депортации . В Польше сообщества соотечественников, проживающих за пределами страны и ассоциирующих себя с ее историей и культурой, называют полонией.

Появление П. за Уралом относится к рубежу XVI–XVII вв., когда выходцев из Речи Посполитой, взятых в плен во время рус.-польск. войн, направляли преим. в Зап. Сибирь. Др. часть П. оказалась в Сибири в кач-ве лиц, состоящих на рос. службе. Польск. переселенцев в Сибири называли «литвой» или казаками литовского списка. Название это связано с их принадлежностью к ист. региону Великого княжества Литовского. Общая числ. осевшей в Сибири «литвы» до сих пор не установлена. По неполным данным, она доходила до неск. сотен, возможно даже неск. тысяч человек. В Сибири П. зачислялись на воен. службу в Тобольск , Красноярск , Томск , Енисейск , Якутск и др. Представители польск. шляхты верстались в дети боярские, остальные зачислялись в казаки. В разные годы числ. П. в городах колебалась от неск. человек до неск. десятков. Воен. служба предусматривала не только участие в воен. действиях, но также сбор ясака , основание новых пунктов колонизации, осуществление контроля над пашенными крестьянами, поддержание порядка, обеспечение сопровождения гос. грузов и документов. Помимо несения воен. службы выходцы из Польши занимались торговлей, ремеслами, земледелием, грамотные выполняли обязанности писарей, составляли списки налогооблагаемого населения. После заключения мира с Речью Посполитой военнопленным предоставлялась возможность возвратиться на родину или продолжить службу в Сибири. В XVII в. в Польшу возвращались до 90 % из них. Гл. условием для тех, кто решал остаться в Сибири, было принятие православия, что давало повышение по службе и прибавку к жалованию. Оставшиеся в Сибири П. вступали в браки с русскими и постепенно обрусевали.

Т. н. польск. ссылка в Сибирь на протяжении всей своей истории включала лиц не только польск. национальности, но и немцев , литовцев , белорусов , евреев , французов и др. Ее можно разделить на 3 потока – полит., адм. и уголов., из к-рых превалировал первый. Адм. неполит. ссылка стоит на 2 месте, она систематически осуществлялась с нач. XIX в., масштабы ее до сих пор не оценены историками. Известно, что в 1833 только в Томске и Каинском окр. Томской губ. проживало ок. 50 чел., высланных за предшествующее десятилетие в адм. порядке из Царства Польского. В 1906–09 среди всех адм.-ссыльных в Сибири П. составляли 34,9 % (русские – 36,6 %). Масштабы и механизмы уголов. ссылки П. в Сибирь до сих пор не изучены. В 1877–1911 в польск. губерниях России ежегодно выносилось в ср. 300–350 приговоров по уголов. делам, связанных со ссылкой в Сибирь.

В период с нач. разделов Речи Посполитой и до Венского конгресса 1815, юридически закрепившего ее территории в составе Австро-Венгрии, Пруссии и России, началась полит. ссылка в Сибирь участников патриот. нац.-освободит. движения. На рубеже 1760–70-х гг. в Сибирь попали Барские конфедераты, деят-ть к-рых была направлена против рос. вмешательства во внутр. дела Речи Посполитой (1768–72). Война с Рос. империей закончилась в 1772 поражением Барской конфедерации и появлением условий для 1-го раздела Речи Посполитой. Конфедератов, попавших в рус. плен, царские власти рассматривали как лишенных прав бунтовщиков и применяли к ним репрессии, в т. ч. высылку в азиат. часть империи. Числ. ссыльных конфедератов достигала по разным оценкам от 6 до 10 тыс. чел. Большинство их было зачислено на воен. службу солдатами и казаками в Томской и Тобольской губ. , часть выслана в Вост. Сибирь, определена в Нерчинские рудники. Конфедераты тобольского батальона были включены в состав войска, принимавшего участие в подавлении восстания Е. Пугачева (1773). Известны случаи дезертирства П. и перехода их на сторону пугачевцев. В 1770-х – нач. 1780-х гг. отмечаются массовые случаи перехода поляков в православие и вступления в брак с сибирячками. Перекрещенные конфедераты часто брали новые имена и фамилии, что свидетельствует об их русификации. Только в Таре в 1771–78 перекрестился 51 чел., 23 из них женились на сибирячках. Рос. власти способствовали тому, чтобы конфедераты оставались на постоян. жительство за Уралом, этой цели служили указы Екатерины II, касающиеся принявших православие: о выдаче вспоможения для обзаведения хоз-вом в Сибири (1774) и о выдаче кормовых денег (1781). В 1781 ссыльные конфедераты получили возможность вернуться на родину. По данным польск. исследователей, на постоян. жительство в Сибири остались лишь 90 чел. К 1788 все сиб. конфедераты приняли православие, по неполным данным, только в Тарском и Омском уездах Тобольской губ. их проживало ок. 30 чел.

На рубеже XVIII–XIX вв. в Сибирь были сосланы участники восстания Т. Костюшко (1794), числ. к-рых составляла, по разным оценкам, от одной до неск. тысяч человек. Значит. кол-во членов патриот. орг-ций выслали в Сибирь по указу от 20 июня 1795. Несмотря на последовавший вскоре указ Павла I, позволявший всем сосланным вернуться на родину, мн. П. остались в Сибири. Первыми сосланными в Сибирь после падения Речи Посполитой были патриоты, тайно собиравшие отряды в Литве (1797) для легионов Я.Х. Домбровского. Часть этих ссыльных (229 чел.) проживала в 1804 в Юж. Сибири.

Пленные из польск. воинских частей, сражавшихся на стороне Наполеона, также были высланы в Сибирь и влились в казачьи полки, будучи зачислены на воен. службу в сиб. батальоны Томской и Тобольской губ. По приблизит. оценкам, их было ок. 10 тыс. Когда в 1815 они получили разрешение вернуться на родину, значит. часть из них осталась в Сибири, сделав успехи по службе и обзаведшись семьями и хоз-вом.

В 1815 после Венского конгресса большая часть Речи Посполитой вошла в состав России под названием Царства Польского. В 1815–32 в Польше действовала конституция, гарантировавшая П. право отбывать наказание на ее территории. Этот период не отмечен массовыми депортациями в Сибирь, было сослано не более 300 чел., преим. членов тайных орг-ций. В 1823 из Вильно за участие в патриот. кружках филоматов и филаретов в Сибирь было отправлено 200 учащихся. В 1825 выслали членов Патриотического об-ва (осн. в 1821). В 1826 в Сибири по делу декабристов оказались представители польск. тайных полит. об-в (П. Мошиньский, С. Кшижановский, А. Янушкевич и др.).

В нач. 1830-х гг. на территориях Царства Польского, в Литве и Белоруссии развернулось широкое патриот. движение за независимость. Против его участников рос. пр-во активно применяло полит. ссылку в Сибирь. После подавления Ноябрьского польск. восстания 1830–31 массовая полит. ссылка П. в Сибирь приобрела регуляр. хар-р и стала одним из источников формирования мест. польск. диаспоры. В нач. 1830-х гг. в Сибирь ссылаются участники Ноябрьского восстания (ок. 10 тыс. чел.): солдаты и офицеры расформированного в 1832 Войска Польского, помещики и крестьяне, оказавшие поддержку восставшим. Спустя 27 лет они были амнистированы. Из этих ссыльных наиб. известны своей обществ. деят-тью и как авторы воспоминаний о Сибири Р. Пётрóвский, А. Гиллер, Э. Фэлиньская, Р. Блоньский.

В 1833 к сиб. ссылке приговариваются участники партизан. движения Ю. Заливского. «Заливщики» формировали небольшие отряды с расчетом на перерастание партизан. действий в общенарод. освободит. восстание. Движение «заливщиков» было быстро подавлено, мн. захваченные в плен приговорены к ссылке в Сибирь. Имеются сведения о сосланных в Вост. Сибирь 59 «заливщиках», среди к-рых Г. Зелиньский, Х. Вебер, В. Мигурский , Ю. Сасинович. В кон. 1830-х гг. в Сибирь попадают члены патриот. об-в Свентокшижцев и «Содружество польского народа», участники заговора Ш. Конарского. В ссылке в Зап. и Вост. Сибири оказались виднейшие «конарщики». Нек-рые из них – Э. Фэлиньская, Л. Немировский, Ю. Ручиньский , Ю. Глаубич-Сабиньский , А. Бопрэ, А. Валэцкий, М. Грушецкий – внесли ценный вклад в «польско-сибирское» культурно-ист. наследие.

1840–55 – эпоха массовой полит. ссылки П. в Сибирь. В нач. 1840-х гг. сосланы вернувшиеся в Польшу эмигранты – участники освободит. движения. Тогда же в ссылку отправились участники Ломжинского заговора Р. Блоньского, «Волынского союза» К. Мошковского. В 1843 в Сибирь ссылаются члены «Союза пропаганды» во главе с его лидером ксендзом П. Сцегенным, в 1844 – члены варшавского «Общества объединения польского народа», в 1846 – участники варшавского Демократического об-ва и седлецкие, меховские и галицкие повстанцы, в 1848 – соучастники по делу подготовки покушения на И.Ф. Паскевича, а также выданные Австрией и Пруссией эмигранты. Кроме того, в Сибирь были сосланы подданные России, принявшие участие в Краковском восстании 1846 (Австро-Венгрия) и вооруж. восстании в Великой Польше (Пруссия). В 1850 высланы члены «Союза литовской молодежи» братьев А. и Ф. Далевских в Вильно, составившие в 1848 заговор с целью воссоздания польск. гос-ва. Ссылались по полит. мотивам и те жители зап. губерний, кто без разрешения выезжал за границу, пытался оказать сопротивление при аресте или подозревался в контактах с заговорщиками. Ок. 2/3 от общего числа ссыльных принадлежали к шляхте и польско-литовской интеллигенции. Помимо них ссылке по полит. мотивам подверглось опред. кол-во крестьян, мещан, чиновников – белорусов, немцев, латышей, русинов, евреев и русских. В 1840–50-е гг. в сиб. воинские соединения было сослано неск. тысяч бежавших из рос. армии солдат-П. К кон. XIX в. число рядовых солдат польск. происхождения на Сахалине превышало кол-во русских в 1,5 раза.

По своему правовому положению польск. полит. ссыльные делились на неск. групп: ссыльнокаторжные, ссыльнопоселенцы с лишением прав состояния или без такового. Кроме того, «политические» определялись в воен. службу в мест. батальоны или арестант. роты. Каторжане направлялись на заводы (Иркутский солеваренный, Александровский, Илгинский и Екатерининский винокуренные, Нерчинские рудники), поселенцы – в ведение губ. экспедиций о ссыльных, устанавливавших для них места водворения. Надзор за ссыльными П. возлагался на мест. администрацию, но на практике строгие условия содержания часто не соблюдались. Мн. каторжники и ссыльнопоселенцы имели возможность получать паспорта и перемещаться по тер. Сибири в целях поиска источников для собств. содержания, что позволяло им заниматься предпринимательством, торговлей, ремеслом. В 1835 пр-во разрешило отводить ссыльным по 15 дес. пахотной земли близ мест жительства для занятия с. х. Относит. свобода давала ссыльным возможность заниматься не только хоз. деят-тью, но и науч. исслед-ями края. Надзор за полит. ссыльными неск. усилился после Омского дела и попытки П. Высоцкого и 6 его товарищей совершить побег с места каторги в 1835, однако в целом ситуация не изменилась, побеги совершались и в дальнейшем. Определение в воен. службу считалось самым легким наказанием: военнослужащие пользовались свободой перемещения в пределах места проживания, могли переписываться с родными. Но их положение осложнялось тем, что не предусматривалось сокращение срока службы, к-рая могла длиться 10–15 лет, тогда как сроки нахождения на каторге и поселении могли урезаться в результате амнистий. Так, благодаря полит. амнистии в кон. 1850-х гг. мн. ссыльные получили возможность вернуться на родину.

Новый этап в истории польск. полит. ссылки в Сибирь наступил после подавления Январского восстания 1863. Числ. репрессир. повстанцев, по офиц. правит. источникам, составляла ок. 18 тыс. чел. В общей сложности на каторгу, поселение, в воен. службу по суду, а также в адм. порядке и под надзор властей до кон. 1866 было сослано от 16 до 20 тыс. чел., в т. ч. на каторгу – 23 %, на поселение с лишением прав состояния – 12,8, на жительство – 8, на вечное жительство – 50,5, в адм. порядке – 5,7 %. Как и в предшествующий период, значит. долю ссыльных составляли представители польск. дворянства и интеллигенции. Мн. из них внесли замет. вклад в культур. развитие региона, среди них исследователь Сибири Б. Дыбовский , его соратник по экспедициям В. Годлевский , геологи Я. Черский и А. Чекановский , археолог М. Витковский; педагог Ф. Зенкович, художники А. Сохачевский , С. Котерля, С. Вроньский , М. Оборский, врачи Ю. Лаговский, В. Лясоцкий, Б. Свида, Ю. Пекарский и др. Нередко вместе с участниками восстания в Сибирь отправлялись и члены их семей. Ссыльные расселялись в Тобольской, Томской, Енисейской губ. , Якутской обл. Осн. местом отбывания ссылки стала Иркутская губ. В 1860-е гг. исправит. система в Сибири оказалась не подготовленной к массовому наплыву П. Тяжелое положение польск. каторжников, занятых в стр-ве дороги вокруг юж. берега Байкала, стало причиной Кругобайкальского восстания в 1866.

В 1870–90-е гг. началась массовая ссылка на каторгу и поселение участников польск. рев. и социалист. движения, продолжавшаяся до нач. Первой мировой войны . В числе ссыльных были участники стачек, полит. судеб. процессов (народники, социалисты, марксисты), покушений на представителей рос. власти, революции 1905–1907 . В массовом порядке ссылались в Сибирь участники забастовок, манифестаций и уличных беспорядков в 1905–07. Наибольшая концентрация П. наблюдалась на Карийских рудниках, а также в Тобольске, Чите , Красноярске, Омске .

В 1883 царским манифестом польск. полит. ссыльным было предоставлено право возвращения на родину. Но уезжали преим. дворяне; часть ссыльных из числа лиц непривилег. происхождения, а также те, кто успел обзавестись семьей и найти работу, остались в Сибири. В общей сложности на родину вернулось лишь около 30 % от числа принудительно отправленных в Сибирь. польск. ссыльных, среди к-рых была высока доля образов. людей, нанимали в кач-ве учителей и гувернеров, а также управляющих и конторщиков на частн. предприятия. П. занимались ремеслом, торговлей, заводили собств. дело. Крупнейшими владельцами предприятий по произв-ву и реализации спирта являлась семья Поклевских-Козелл . С именами А. Поклевского-Козелл и Ю. Адамовского связано развитие западносиб. речного пароходства. Ссыльные П. внесли значимый вклад в культур. развитие и освоение Сибири. Заметна роль польск. ссыльных в становлении и развитии муз. культуры края. Среди них были дирижеры оркестров (К. Волицкий), создатели инструм. и вокал. коллективов, изв. педагоги (К. Савичевский). После 1863 за Уралом оказалось большое кол-во медиков и естествоиспытателей. Нельзя не отметить деят-ть польск. врачей (Ф. Ожешко, Ю.А. Бопрэ ). Польск. ссыльные внесли вклад в науч. исслед-е Сибири, в развитие геологии, географии, археологии, лингвистики, этнографии (О.М. Ковалевский , Б. Пилсудский, Э. Пекарский, Я. Черский, А. Чекановский, В. Серошевский , Ю . Талько-Хрынцевич и др.). Особый культур. феномен являет собой польск. лит. о Сибири (мемуаристика, публицистика, н.-и. и науч.-популяр. труды), масштабы и значение к-рой пока в полном объеме не оценены рос. наукой. По оценкам польск. историков, всего через Сибирь до 1914 прошли ок. 150 тыс. польск. ссыльных, в т. ч. 20 тыс. со 2-й пол. XVIII в. до нач. 1830-х гг., 50 тыс. после восстания 1830–31, свыше 50 тыс. после Январского восстания и свыше 30 тыс. за весь последующий период до 1914.

В XIX в. приток П. в Сибирь происходил также за счет их привлечения на гос. службу для отработки казеннокоштного обучения в рос. учеб. заведениях. Мн. ехали служить в Сибирь по собств. желанию, особенно в эпоху освоения Приамурья и Д. Востока. П. состояли на службе в мест. адм. учреждениях и воинских подразделениях, в образоват., врачеб. учреждениях и судах. Известны случаи успешной карьеры П. в Сибири (А.И. Деспот-Зенович, С.Р. Лепарский ). В рус. армии до 1917 ок. 10 % офицеров были П. В Сибири эта доля была еще выше.

В XIX в. началась экон. миграция жителей Польши в Сибирь. Во 2-й пол. XIX в., с нач. экон. роста в крае, заметной становится предпринимат. деят-ть П. Они организовывали в сиб. городах произв-во с.-х. машин и колбас, поставили аптеч. дело, были первыми рестораторами. П. составляли значит. часть преподават. кадров Сибири – от сел. учителей до университет. профессуры. Первые муз. школы ряда городов Сибири (Иркутск , Чита, Новониколаевск ) своим основанием также обязаны П. В 1877 в Сибири постоянно проживало ок. 10 тыс. «вольных» П., к 1882 их число увеличилось до 21 тыс. чел.

Польск. аграр. колонизация Сибири началась во 2-й четв. XIX в., однако масштабы ее были незначительны. В осн. П. селились в юж. р-нах края, где заводили собств. хоз-во, занимались ремеслом и торговлей. Вольные переселенцы приезжали группами, связанными между собой кровно-родств. и соседскими связями. Прибыв на жительство в Сибирь, они стремились к созданию компакт. поселений, организовывали свою жизнь, сохраняя традиц. хоз., семейную, религ. культуру, сберегая фольклор, в частн. костюм, обычаи и обряды. Нач. массовой польск. крест. колонизации Сибири относится к 1880-м гг., когда в Томскую губ. прибыли П. из Радомской губ. Это были крепкие хозяева-середняки, преобладавшие среди польск. аграр. мигрантов до 1890. Их адаптация к сиб. условиям ведения хоз-ва, несмотря на значит. трудности, как правило, была успешной, примером чего могут служить польск. крестьяне с. Гриневичи Тарского у. Томской губ. С кон. 1880-х гг. польск. крестьяне в массовом порядке водворяются в Балаганском у. Иркутской губ. В донесениях сиб. властей отмечаются трудолюбие и «исправность» П.-переселенцев в уплате податей. В 1897 крестьяне составляли ок. 60 % польск. диаспоры Сибири.

Наиб. интенсивной миграция, имевшая преим. аграр. хар-р, была на рубеже XIX–XX вв. С нач. стр-ва и эксплуатации Транссибирской магистрали в Сибирь хлынула беднота из польск. губерний. С этого времени Сибирь для П. постепенно утрачивает хар-р места ссылки и тюрьмы, становится территорией свобод. расселения и новых экон., проф. и карьер. возможностей. В Сибирь выезжали жители Гродненской, Радомской, Любельской, Седлецкой губ. В Зап. Сибири и в юж. части Вост. Сибири (включая р-н Приамурья) образовались польск. с.-х. колонии (с. Белосток Томской губ.; Знаменка Енисейской губ., Гомель, Голубы, Тарнополь Иркутской губ. и др.). Доля обратных мигрантов среди польск. аграриев была крайне низка. В Сибири они сохраняли свою культуру, язык и религ. традиции, в селах действовали польск. школы. Наряду с тенденцией к самоизоляции польск. новоселы охотно вступали в хоз. и культур. взаимодействие как со старожилами, так и с переселенцами иных национальностей (русскими, украинцами, белорусами и др.). Польск. крестьяне Сибири имели больше шансов сохранить свой язык и обычаи, чем П.-рабочие и интеллигенты. П.-горожане придерживались свободы вероисповедания и постепенно утрачивали родной язык и признаки нац. принадлежности, сливаясь с общей массой населения городов. Процесс ассимиляции усилили Гражданская война и дальнейшие процессы урбанизации .

Экон. миграция в Сибирь охватила и рабочих-П. Здесь они трудились на шахтах и рудниках Иркутской губ., на стр-ве Транссибирской магистрали , на предприятиях. Значит. масштаб в 1909–12 приобрела миграция в Иркутскую губ. шахтеров из Домбровского угольного бас., получавших в Сибири наряду с работой еще и наделы земли. Ряды польск. пролетариев пополнялись также за счет крестьян-переселенцев. Неск. тысяч вольнонаемных П. работали в Сибири в кач-ве обслужив. персонала на ж. д. Это были инженеры, ж.-д. рабочие и служащие всех специальностей. Такое положение сохранялось и после 1917. До сер. 1930-х гг. П. и лица польск. происхождения составляли наиб. многочисл. после русских часть персонала депо на ж.-д. транспорте Сибири.

Интенсив. экон. развитие края на рубеже XIX–XX вв. привлекало представителей польск. интеллигенции (инженеров, врачей, юристов, учителей), а также чиновников, к-рым Сибирь открывала возможность более быстрой, нежели в европ. части империи, карьеры. В отличие от экон. миграции П. в Зап. Европу и Америку, преим. крест. по соц. составу, среди польск. мигрантов в Сибирь значит. большинство составляли квалифицир. рабочие и интеллигенция. По переписи 1897, в Сибири насчитывалось ок. 50 тыс. П., в 1910 – 48–52 тыс.; в отд. округах их доля составляла 0,2–6 %. Местами наибольшего сосредоточения П. стали Иркутск, Томск, Омск, Красноярск, Нерчинск , Чита. В этих городах появились польск. землячества, при к-рых создавались б-ки, читальни, польск. общества-клубы, благотворит. об-ва, культ.-просвет. орг-ции, выходили период. издания. Наиб. актив. были землячества Томска, Красноярска, Новониколаевска, Омска. В Иркутске с сер. 1900-х гг. действовало польско-литовское об-во «Огниво», основанное офицером Я. Коморовским и инж. И. Рогаля-Собещаньским – совладельцами угольных шахт под Иркутском и Читой. «Огниво» устраивало муз., лит., развлекат., благотворит. вечера, концерты, театр. спектакли, семейные встречи, обеды, ужины и т. д. Об-во просуществовало до нач. 1920, позже было преобразовано в Польский рабочий клуб (1921). По вероисповеданию, как правило, П. были католиками. Накануне Первой мировой войны в Сибири существовало неск. приходов, подчиненных Могилевской римско-католич. архиепархии (см. Римско-католическая церковь в Сибири ).

До Первой мировой войны общая числ. П. в Рос. империи, искл. зап. ист. области их компакт. проживания, составляла 1,6 млн чел. В годы войны числ. П. на той же территории возросла еще на 1,5 млн за счет эвакуированных и беженцев, значит. часть к-рых направлялась на жительство в Сибирь. Считается, что ок. 10 % из числа последних осталось на тер. СССР. С нач. Первой мировой войны и особенно в 1915 значит. часть жителей Гродненской, Люблинской, Холмской, Ломжинской и Седлецкой губ. была эвакуирована на восток. К 1921, когда начался массовый отъезд П. из Сибири, польск. крестьяне компактно проживали в ряде нас. пунктов Омской (села Тимофеевка, Гриневичи и др.), Новониколаевской (с. Спасское и др.), Томской (села Белосток, Бороковка, Вяземское, Речица, Ломовицкий пос. и др.), Енисейской (села Креславка, Лакино, Канок, Ентауль) и Иркутской губ.

П. приняли актив. участие в событиях Окт. революции и стр-ве сов. гос-ва. Значительно и их участие и в белом движении. В 1918 в Сибири из офицеров рос. армии польск. происхождения, военнопленных Первой мировой войны, добровольцев и лиц польск. национальности, призванных в армию в ходе общесиб. мобилизаций и изъявивших желание служить в польск. частях, были созданы польск. военные формирования. 25 янв. 1919 они были объединены в 5-ю Польскую дивизию (Дивизия польских стрелков, ДПС), насчитывавшую в сент. 1919 17 733 военнослужащих. После поражения А.В. Колчака ДПС защищала остатки его войск, а также эвакуировавшийся по Транссибу Чехословацкий корпус . 10 янв. 1920 в окрестностях ст. Клюквенная в 120 км от Красноярска ДПС капитулировала. Часть ее контингента (ок. 1 тыс. чел.) под командованием полковника К. Румши через Иркутск прорвалась в Харбин и Владивосток , 5 800 чел. возвратились на родину по обмену пленными, свыше 4 тыс. чел., как правило, из числа сиб. П., остались в Сибири. Последних отправили в лагерь для военнопленных под Красноярском, где они трудились на лесных работах. Военнопленные из инж. батальона ДПС работали на стр-ве моста на р. Бирюсе и ремонте подвижного ж.-д. состава и автомобилей. Для подавляющего большинства сиб. крестьян-П. в годы Гражд. войны была характерна выжидат. позиция, хотя в 1920 часть П. участвовала в антибольшевист. восстаниях. Так, летом 1920 в Ново-Александровской вол. Томской губ. руководителем восстания стал крестьянин дер. Пустынка Т. Юхневич.

После Гражд. войны реэмиграция П. из Сибири, особенно из числа оказавшихся здесь после 1914, приобрела значит. размеры. С образованием независимой Польши и подписанием ею 18 марта 1921 мирного договора с РСФСР у П. Сибири появилась возможность вернуться на родину. Все лица польск. национальности, достигшие 18 лет, имели право избирать польск. гражданство. Представительство Респ. Польша в Сибири было учреждено 27 мая 1921 в Новониколаевске. На основании мирного договора и по соглашению с Сибревкомом для лиц, проживающих на тер. Сибири и желающих избрать польск. гражданство, 16 февр. 1922 было объявлено о нач. приема заявлений. Прием заявлений был прекращен 1 окт. 1923. Правом на оптацию воспользовались почти 4 тыс. семей. Из 5,8 тыс. П. Новониколаевской губ. (данные переписи 1920) польск. гражданство оптировали 992 чел. (17,1 %), из 17 тыс. в Томской губ. – 3 128 чел. (18,4 %), из 12 тыс. в Омской – 640 (5,3 %), из 11,8 тыс. в Енисейской – 1 584 (13,4 %), из 7,5 тыс. в Иркутской – 612 (8,1 %), из 2 тыс. в Алтайской – 21 (1,05 %), из 62 в Ойротской АО – ни одного. Всего из 56 162 П. Сибири оптировали польск. гражданство 6 977 чел., или 12,4 %. В осн. этим правом воспользовались крестьяне (ок. 70 % из числа всех П., проживавших в сел. местности). По данным РОСТА, общее число репатриантов, возвратившихся в Польшу из СССР с апр. 1921 по апр. 1924, составило 1,1 млн чел., из них этнич. П. 15–20 %. По польск. источникам, на тер. СССР оставалось ок. 1,5 млн граждан польск. национальности. По переписи 1926, число П. на тер. РСФСР сократилось до 150 тыс. чел.

В 1920-х гг. в Сибири продолжали действовать польск. обществ. орг-ции, клубы, землячества, издавались газеты. В то же время начались массовое закрытие храмов и высылка католич. священников. К нач. 1930-х гг. разрушаются обществ. связи между П., в ходе коллективизации уничтожается сиб. полония как культур. явление. Часть П.-крестьян выехала из деревни в город и пополнила ряды пролетариата. В 1930-е гг. начались массовые высылки и депортации П. в Сибирь. В 1936 осуществлена депортация ок. 36 тыс. П. из Хмельницкой (Каменец-Подольской), Винницкой и Житомирской обл. в Сибирь и Казахстан. Круп. репрес. акцией стала являвшаяся частью «Большого террора» «польская операция». По приказу НКВД СССР № 00485 от 11 авг. 1937 репрессиям подлежали члены Польской организации войсковой (ПОВ), оставшиеся в СССР после 1922; П. – быв. военнопленные; все перебежчики, полит. эмигранты и полит. обменные из Польши; быв. члены Польской социалистической и др. партий; актив. часть антисов. и националистич. элементов из польск. р-нов на тер. СССР и члены их семей. В Сибири и на Д. Востоке в ходе «польской операции» было репрессировано ок. 14 тыс. чел., в т. ч. в Алтайском кр. – 1 540, Красноярском – 2 269, Иркутской обл. – 649, Новосибирской – 7 444, Омской – 1 106, Дальневосточном кр. – 536 чел. Всего жертвами «польской операции» в СССР стали ок. 140 тыс. чел.

В 1930-е гг. этнич. идентификация сиб. П. сдвигается в сторону русификации, что связано прежде всего с урбанизацией. С этого времени по данным переписей трудно определить истинное число П. в Сибири. Исключение составляют компактно проживающее сел. польск. население, а также депортированные. По переписи 1939, за Уралом насчитывалось 44,5 тыс. П., в т. ч. в Зап. Сибири – 21,8 тыс., в Вост. Сибири – 14,5 тыс., на Д. Востоке – 8,2 тыс. Наибольшее кол-во П. проживало в Красноярском кр. (8,5 тыс. чел.), Омской (6 тыс.), Томской (5,3 тыс.), Иркутской (4,7 тыс.), Кемеровской (4,4 тыс.) обл. (в совр. границах).

С нояб. 1939 начинается новый этап ссылки П. в Сибирь из Польши, а также из стран Балтии, Белоруссии и Украины. В нояб. 1939 осуществляется депортация П. из Зап. Белоруссии, Литвы и Украины; в 1940–41 – с тер. Литвы и Латвии. Среди депортированных выделялись категории т. н. осадников (польск. колонисты, получившие земел. наделы на вост. тер. Польши), лесников (сотрудники лесной охраны), полицейских, адм. высланных членов семей репрессированных, беженцев, ссыльнопоселенцев. В Алтайский кр. к нач. 1941 прибыло ок. 10 тыс. польск. граждан, в Новосибирскую обл. – ок. 20 тыс., в Омскую – ок. 8,5 тыс. Всего в Сибири, включая Красноярский кр., оказалась 28 631 семья «осадников», или 135 987 чел.

До нач. Великой Отечественной войны отношение к депортир. П. со стороны властей и мест. жителей было холодным и даже враждебным. Запрещалось обучение детей польск. языку, депортированных использовали на тяжелых физ. работах (лесоповал, лесосплав и др.). Положение изменилось в 1-е месяцы войны, когда в местах массовой депортации П. упразднялись комендатуры НКВД, шла актив. запись в корпус ген. Андерса. Мн. поляки, в т. ч. репрессированные, призывались в формировавшуюся в СССР польск. дивизию им. Т. Костюшко (до 80 % от числа всех мужчин польск. национальности) и в Кр. армию. В годы войны П. Сибири находились в рядах трудармии (с 1942). В период т. н. паспортизации бывш. польск. граждан (1943) в Алтайском кр. проживало 15,9 тыс. П., в Новосибирской обл. – 9 тыс., в Омской – 8,7 тыс., в Кемеровской – 3 тыс. Среди П. Алтайского кр. сов. паспорта имели свыше 10,6 тыс. чел. Начиная со 2-й пол. 1941 в Сибири совершенствовалась орг-ция соц. сферы жизни польск. переселенцев: открывались польск. школы, дет. сады и т. д. Только в Алтайском кр. к сер. 1940-х гг. насчитывалось 23 польск. дет. сада, 6 дет. домов, 4 школы, 1 дом престарелых.

После освобождения Польши от фашист. оккупации в 1944 в сиб. лагерях отбывали наказание участники Армии Крайовой, попавшие в лагеря военнопленных и проверочно-фильтрац. лагеря НКВД, где они содержались как интернированные, а позже осуждались к различ. срокам заключения.

Послевоен. репатриация П. из Сибири была подготовлена советско-польской комиссией по эвакуации и относится к 1945–46. В соотв. с советско-польским соглашением от 6 июля 1945 комиссия утвердила указание о формировании обл. комиссий, порядке приема и рассмотрения заявлений, а также орг-ции отправки из СССР в Польшу принудительно переселенных, к-рых в целом по стране на сер. авг. 1946 насчитывалось 247,5 тыс. чел. В результате репатриации в Польшу было отправлено 228,8 тыс. поляков и евреев. Так, только из Якутской АССР в 1945 в Польшу было репатриировано 4,4 тыс. чел. С 15 июля 1946 прием заявлений на выезд прекратился, но они продолжали поступать, в связи с чем в Москве для их рассмотрения была создана Временная комиссия Мин-ва внутр. дел, Прокуратуры и Мин-ва иностр. дел СССР.

В послевоен. период имели место еще 3 волны переселения П. в Сибирь. 1-я – послевоен. депортации П. с тер. Литвы, зап. областей Украины и Белоруссии в 1944–52. Наиб. круп. была акция по выселению в Иркутскую обл. 4,5 тыс. быв. военнослужащих армии Андерса и чл. их семей. 2-я – добровольно менявшие место жительства с целью получения образования и поисков работы в азиат. части России. 3-я (наиб. малочисл.) – сменившие и не сменившие гражданство граждане Польской народной республики, оставшиеся в СССР в результате заключения браков.

15 авг. 1955 началась репатриация в Польшу оставшихся спецпоселенцев. К янв. 1956 было репатриировано ок. 9 тыс. чел. По переписи 1959, за Уралом насчитывалось 34,3 тыс. П., в т. ч. в Зап. Сибири – 16,2 тыс., в Вост. Сибири – 11,1 тыс., на Д. Востоке – 7 тыс. Наибольшее кол-во П. проживало в Красноярском кр. – 6,4 тыс. чел. (0,2 % населения), в Иркутской обл. – 4,2 тыс. (0,2 %), в Омской – 4,2 тыс. (0,3 %), в Кемеровской – 3,9 тыс. (0,1 %), Томской – 3,1 тыс. (0,4 %), в Новосибирской – 2,7 тыс. (0,1 %), в Магаданской – 1 тыс. (0,4 %), в Сахалинской обл. – 1,1 тыс. (0,2 %). В дальнейшем кол-во П. в Сибири стабильно уменьшалось. Так, по переписи 1970, в Томской обл. поляками себя назвали 2 269 чел. (0,3 % от всего населения), в 1979 – 1987 (0,2 %), в 1989 – 1 732 (0,2 %).

Совр. сиб. полония представляет собой конгломерат, обладающий социокультур. спецификой и значит. степенью русификации. Специфика польск. населения в РФ заключается в том, что, в отличие от Белоруссии, Украины, Литвы, П. и лица польск. происхождения не проживают компакт. группами, за искл. неск. сел Томской, Омской, Иркутской обл. и Алтайского кр. До перестройки в польск. анклавах Сибири активно шел процесс аккультурации, связанный с урбанизацией и переселением в города. По данным переписи 1989, только 15,1 % из 93 тыс. П. России владели польск. яз. После 1991 началось культур. возрождение, но не везде этот процесс идет успешно в силу естеств. причин оттока населения и утраты культур. корней. Так, к 1994 доля знающих польск. яз. среди рус. П. упала до 12,8 %. В Сибири числ. П., считающих польск. яз. родным, невелика. Как родной он употребляется в селах Белосток Томской обл., Знаменка Респ. Хакасия , Вершина Иркутской обл. Однако большинство П., живущих в сел. местности, общаются на родном яз. в быту и не владеют его письм. формой.

Этнич. самоидентификация П. и лиц польск. происхождения в Сибири базируется на осознании принадлежности к польск. культуре и вследствие этого к польск. нации. Формал. критерием идентификации при создании нац. польск. объединений в кон. 1980-х стало католич. вероисповедание. Но конфессиональность все же не является универс. основой осознания своего этнич. отличия для П. и лиц польск. происхождения в РФ. Подавляющее большинство их уже давно утратило традиц. веру и причисляет себя либо к атеистам (ст. поколение), либо к православным. Критерий идентификации в своей основе имеет исключительно социокультур. базу – культур. ориентиры, ист.-культур. самосознание, соц. поведение и т. д. По переписи 2002, за Уралом проживало 24,6 тыс. П., из них в Уральском федеральном окр. 6,5 тыс., наибольшее кол-во в Тюменской обл. – 3 427 чел. (0,1 % от всего населения области). В Сибирском федеральном окр. – 13,7 тыс., наибольшее кол-во в Омской обл. – 2 842 чел. (0,1 %), в Красноярском кр. – 2 519 чел. (0,1 %), в Иркутской обл. – 2 298 чел. (0,1 %), в Кемеровской – 1 389 чел. (0,05 %), в Томской – 1 307 чел. (0,1 %). В Дальневосточном федеральном окр. – 4,4 тыс., наибольшее кол-во в Приморском кр. – 1 060 чел. (0,05 %).

Большую роль в сохранении польск. культуры сегодня играют социокультур. обществ. орг-ции, в к-рых преобладает интеллигенция. Сферы их деят-ти – орг-ция курсов польск. яз., координация связей П. Сибири с обществ. и гос. структурами Польши. В 1993 в Москве принят устав Конгресса поляков в России (КПвР), одновр. шло создание полонийных обществ. орг-ций в регионах. При КПвР действует науч. комиссия, в к-рую входят ученые-историки Томска, Абакана , Иркутска, Москвы, С.-Петербурга, ее осн. цель – создание Архива Полонии на Востоке за счет привлечения из семейных собр. материалов по истории П. Сибири и Казахстана. Регулярно проводятся междунар. науч. и науч.-практич. конф., посвящ. истории польско-рос. культур. и науч. связей.

Сегодня на тер. Сибири функционируют 3 нац.-культур. автономии – «Огниво» (Иркутск), «Белый орел» (Томск) и «Надзея» (Улан-Удэ ). В Сибири и на Д. Востоке работают полонийные орг-ции: «Полония» (Абакан), «Згода» (Ангарск ), Центр польской культуры (Барнаул); «Белый орел» (Бийск ); «Дом польский» (Хабаровск ); «Полония» (Чита); «Полония» (Якутск); Городское об-во польской культуры (Канск ); «Згода» и «Дом польский» (Красноярск); «Полония Минусинска» (Минусинск ); «Сибирская полония», «Дом польский» и фольклорная группа «Мозаика польска» (Новосибирск); «Роджина» (Омск); «Латарник» (Тюмень ); «Дом польский» (Томск); «Дом польский» и «Огнишко» (Усолье Сибирское ); «Мала Польска» (с. Вершина Иркутской обл.); «Гмина» (Владивосток). Выходят на польск. и рус. яз. период. издания: ж. «Rodacy» (Абакан), ежеквартальник «Przyjaźń» (Красноярск), газ. «Dom Polski» (Томск), ж. «Pierwsze kroki» (Улан-Удэ). Действует Новосибирский благотворит. фонд сиб. П. «Więzi z Ojczyzną». Работают 2 образоват. учреждения с изучением польск. яз. и частич. обучением на нем: школа-гимназия в Усолье Сибирском и ср. школа в с. Вершина Иркутской обл. Активизировалась деят-ть по орг-ции изучения польск. яз. В ряде сиб. университетов (Абакан, Томск, Иркутск) вводятся курсы польск. яз., заключаются договоры о взаим. сотрудничестве с вузами Польши, осуществляется обмен студентами. Польский язык преподается на курсах при полонийных обществ. орг-циях, проводятся летние язык. школы и ежегод. метод. семинары для учителей польск. яз. в Сибири, к-рые с 2000 организует Полонийный учительский центр (Абакан). Поддержку полонийным объединениям Сибири и Д. Востока оказывают пр-во и Сенат Польши, польск. орг-ции «Вспульнота Польска» и «Помощь полякам на Востоке».

Лит.: Brus A., Kaczynska E., Sliwowska W. Zeslanie i katorga na Syberii w dziejach polakow. 1815–1914. Warszawa, 1992; Народы Росси:. Энциклопедия. М., 1994; Шостакович Б.С. История поляков в Сибири (XVIII – XIX вв.). Иркутск, 1995; Репрессии против поляков и польских граждан. М., 1997; Kucziń ski A. Syberia. 400 lat polskie diaspory. Wroclaw, 1998; Сибирско-польская история и современность: актуальные вопросы: Сб. материалов междунар. науч. конф. Иркутск, 11–15 сент. 2000. Иркутск, 2001; Сибирь в истории и культуре польского народа. М., 2002; Соколовский И .Р . Служилые «иноземцы» в Сибири XVII в. Новосибирск, 2004.

Р.В. Оплаканская, А.И. Савин,

Е.Н. Туманик, Б.С. Шостакович

Поляков в Сибири могут звать Евгением или Татьяной, и они могут совсем не говорить по-польски. Но их прадеды наверняка были участниками январского восстания

Вацлав Соколовский с 1960 года живет в столице Бурятии Улан-Удэ. Он работал главным инженером на заводе. Воспитывала его семья матери, Гурские: дед был коммунистом, бабушка комсомолкой. 30-е годы прошлого века были не лучшим временем, чтобы раскрывать свое польское происхождение. Семейные реликвии, фотографии, книги отправлялись в печь, чтобы от них не осталось и следа. Потом была война. Соколовский воевал до 1946-го, потом жил в Иркутской области, Ангарске. Тогда он еще не мог заняться изучением своего генеалогического древа. Он знает, что фамилия деда была Калюжный, и во время январского восстания 1863 года он вступил в ряды кинжальщиков. «Кинжальщики-вешатели», - говорит Соколовский. Они безжалостно расправлялись со шпионами, предателями и царскими жандармами, а полиция мстила им.

Последний шанс

Деда приговорили к вечной каторге, он добрался в сибирский Нерчинск пешком, в кандалах. «Не понимаю, как это возможно», - говорит Соколовский. За окном - минус 35, на центральной площади Улан-Удэ возвышаются ледяные скульптуры, вокруг выхлопных труб автомобилей клубятся облака пара, а деревянные домики в купеческой части города кажутся под снегом совсем маленькими. Даже воробьи ищут, где согреться. Сложно привыкнуть, еще сложнее полюбить. Хотя Соколовский провел в Сибири всю свою жизнь, он не может вообразить себе этого пешего похода из Польши. Но, возможно, именно это побудило его начать восстанавливать из небытия историю деда. Известно, что тот бежал с каторги, добрался на лодке через Байкал в Иркутск, сделал фальшивые документы и стал Соколовским.

Из этого интереса сначала к семейному прошлому, потом к прошлому других улан-удинских семей с польскими корнями и исковерканной ссылкой и сталинизмом генеалогией, оторванных от языка, культуры, корней, Вацлав принялся за изучение истории. Но больше всего ему хотелось создать что-то новое, а быть поляком в России не так просто.

Из пепла не восстановишь фотографии и семейные хроники, но почему не выучить польский язык? Почему не написать историю поляков в Бурятии, раз их здесь еще много: выросло четвертое поколение - правнуки ссыльных участников январского восстания. Почему бы не гордиться своими дедами и прадедами, польской культурой? Соколовский понял, что это последний шанс. В 1993 году он основал Общество польской культуры «Наджея» (надежда). Почему надежда? Возможно потому, что она никогда не покидала поляков в Сибири. Например, дед Соколовского выучился в Иркутске на колбасника и работал в колбасной лавке в центре города. Потом он женился на дочери богатых мещан - Иркутск был тогда городом миллионеров. При помощи свекра он построил магазин, дом с фонтаном, вода в котором, по рассказам, била до высоты третьего этажа. Коммунисты отобрали магазин, дом, украшения. Дедушка и бабушка уехали в китайский Харбин и попытались начать жизнь заново. Когда дела у них уже начинали идти хорошо, на них напали бандиты, и никто не знает, что было дальше.

Отец учился в иркутском университете, но его выгнали оттуда за происхождение. Что из того, что он породнился потом с коммунистической семьей? Соколовскому удалось выяснить только это. «Все равно много», - говорит он. Некоторым не удалось и того.

В Улан-Удэ была создана школа польского языка и культуры, ее ученикам - от 7 до 75 лет, они учат польский, как одержимые. Некоторые из них уже, скорее, буряты, чем поляки, но это лишь черты лица, а не душа. Здесь появилась мода на польский, хотя наверняка полезнее было бы учить монгольский или китайский. Польский язык проник даже в Бурятский университет, при котором был открыт Центр польского языка, истории и культуры. Сначала дед-кинжальщик Калюжный, а теперь Вацлав Соколовский, с уважением вспоминающий своего предка, сам стал почетным председателем польской «Наджеи».

Мама хотела вернуться

«Я написала в документах, что я полька, из-за отца, Антони Петровского», - рассказывает Татьяна Антоновна. Она узнала, что ее отец был поляком, только когда пошла получать паспорт и стала заполнять анкету. Он родился в 1919 году, в 16 лет он хотел быть коммунистом, но из-за происхождения ему этого не позволили. Прадед участвовал в январском восстании и был сослан в Сибирь. Татьяна ничего больше не знает, семейные документы пропали, сохранилась только единственная фотография бабушки и дедушки. Она помнит, что однажды подслушала дома разговор старших: «Как только нам становилось немного лучше, русские нас давили». Недавно Татьяна нашла партийный билет отца (его приняли в компартию, но уже при Хрущеве) и с удивлением обнаружила, что там написано «поляк».

«У меня есть дочь, я не хотела выискивать в ней польских корней», - рассказывает Татьяна. Но когда девушка поступила в университет, она узнала о курсах польского и по собственной инициативе захотела его учить. Хотя о далекой Польше она тогда ничего, скорее всего, не знала.

Началось с языка, потом дочь Татьяны Антоновны поехала в Польшу на стажировку, вышла замуж и носит сейчас фамилию Валчак. «Она не знает своего прошлого, но знает, что ее будущее - в Польше. Она была единственной в семье, кто получил разрешение на репатриацию». Татьяна недавно стала бабушкой. «Спустя 150 лет круг замкнулся», - улыбается она.

«У нас трагическая история», - говорит Людмила Перевалова. Она не знает польского: где и когда она могла его изучать? Ее мать, девичья фамилия которой была Скибневска, помнила отдельные польские слова. С тех пор, как в 1941 умерла прабабушка, разговаривать ей было не с кем. Прадед, сосланный после восстания 1863 года, попал в Иркутск в кандалах. У него было двое детей - Владимир и Елена. Сначала он жил с женой в землянке, а потом построил дом: деревянный, сибирский, с цветными наличниками и резными украшениями. В 2002 году дом снесли, как и многие другие памятники прошлого, пережившие пожар 1879-го, землетрясения и прочие исторические катаклизмы. Сначала их место занимали сталинские бараки, а сейчас офисные здания. Земля в городе дорогая, история столько не стоит.

Татьяна Антоновна съездила в Польшу в 2002 году. Оказалось, что профессор Халина Скибневска (Halina Skibniewska) приходится троюродной сестрой ее маме. «Скибневские подарили нам 125 фотографий наших родственников», - говорит Татьяна. Оказалось, что семья была зажиточной, дворянской. Какая сейчас польза от этого знания? Его не переведешь в денежные знаки, но оно помогает: «Я крепче стою на ногах».

Братьев Польша не привлекает

Историю семьи Евгения Семенова восстановить сложно: прадеды, видимо, рано умерли, потому что дед оказался в детском доме. Он знал больше японских слов, чем польских. Бабушка была русской. «Отношения в моей семье были сложные, - рассказывает Евгений. - Воспитывали меня как русского, сейчас я остаюсь им, но одновременно пользуюсь польской культурой моих предков». Польский язык он начал учить в 1997 году. Хотя это звучит банально, он помнит, что на первом уроке в его душе что-то шевельнулось.

Евгений окончил исторический факультет университета в Улан-Удэ, защитил диссертацию, издал книгу о жизни поляков в Бурятии, описал историю и нынешнее состояние католического (польского) кладбища в Нерчинском Заводе, подготовил альбом о польских памятниках в Забайкалье и энциклопедию поляков в Забайкалье.

У них есть здесь кусочек собственной истории: воспоминание о польском восстании 1866 года: «На реке Мишиха произошел бой, в нем погибли 15 повстанцев, один царский офицер и один крестьянин из соседней деревни. Всех похоронили в общей могиле, а на ней поставили крест, который со временем разрушился. В 60-ю годовщину боя комсомольцы установили на этом месте красную звезду, видимо, в знак памяти борцам с царизмом. Они вряд ли знали, что там покоятся поляки».

В 1993 году по инициативе Вацлава Соколовского Национально-культурная автономия поляков возвела там новый крест, хотя никто не знает, стоит ли он точно над могилой, потому что точное место захоронения уже никто указать не может. «Никто из моих братьев и сестер не интересуется Польшей», - говорит, не удивляясь и не предъявляя им претензий, Евгений. Так сложилась судьба, здесь их дом. И его тоже. «Когда я вижу в Европе азиатов, у меня на душе становится как-то тепло, я чувствую, что это свои», - признается он.

Евгений Семенов работает в Восточно-Сибирской государственной академии культуры и искусств, преподает музейное дело. Он заместитель председателя «Наджеи» и ее надежда: его польским языком можно заслушаться. Сейчас Евгений пишет седьмой том работы о поляках в Бурятии. Он может рассказать историю каждого памятника старины в Улан-Удэ, каждого дома, особенно если в нем жили поляки. Он знает, где можно попробовать лучшие «позы» - бурятское блюдо, которое представляет собой завернутый в тонкое тесто фарш из баранины, говядины и свинины, варящийся на пару.

Когда Евгений смотрит на трубы построенной еще в 30-х годах теплостанции, из которых постоянно валит густой дым, закрывающий солнце, его разбирает злость: на Москву, которая не охраняет природу Бурятии и высасывает из Сибири золото, нефть, газ, людей. Все больше народа уезжают за Урал, там лучше климат и больше работы.

Непомуцен и Никодемович

В домашнем архиве Изольды Новоселовой из рода Коперских сохранилась единственная фотография прабабки, сделанная в Варшаве. «Я думаю, этот снимок она послала сыну в Иркутск». У прабабушки было поместье в Бресте. Ее муж, то есть прадед Ян Непомуцен Коперский, умер еще до январского восстания. Когда оно началось, дедушка учился в Варшаве живописи и скульптуре. Он присоединился к кинжальщикам, вешавшим царских жандармов. Его приговорили к 15 годам ссылки. В Иркутск из Варшавы он шел 10 месяцев. «На берегу Ангары, сейчас это рядом с улицей декабристов, у городской заставы, были камеры, где держали ссыльных. Дедушка тоже там был», - рассказывает Изольда Новоселова. Чтобы чем-то занять руки узник лепил из хлеба фигурки. Их было, видимо, много, потому что надзиратель донес начальству, что заключенный Коперский не хочет есть русский хлеб. Губернатор, увидевший хлебные скульптуры, нанял Коперского ремонтировать свой дворец, и он проработал там два года, пока кинжальщиков не выслали из Иркутска.

Мир тесен: в Усолье-Сибирском в ссылке находился варшавский друг Коперского Юзеф Кейсевич. Он женился на Веронике Шулецкой. «Она была дворянкой, тоже ссыльной», - рассказывает Изольда наполовину по-польски, наполовину по-русски. Дружба в ссылке продолжилась и укрепилась женитьбой Коперского на дочери Кейсевича: ему было тогда 46, ей - 21. Изольда начала учить польский в 60 лет еще во времена польско-советской дружбы. Это был иркутский клуб «Висла» - предшественник созданного в 1990 году культурно-просветительного общества «Огниво», которое десятью годами позднее было преобразовано в одноименную Польскую культурную автономию города Иркутска.

«Огниво» - название символичное, с одной стороны, оно отсылает к духовной связи с Польшей, с другой - к Польскому обществу начала XX века, которое было организовано ссыльными поляками, не вернувшимися на родину. Они осели здесь, но родина не покинула их мыслей и сердец. «Однажды, еще в "Вислу" пришло письмо из города Люблин. Профессор истории Чвиклиньский приглашал кого-нибудь в Польшу». На приглашение откликнулась Изольда Новоселова, ей хотелось увидеть эту страну, а, главное, найти следы своей семьи и узнать, почему дедушка не вернулся туда даже после амнистии. В ее иркутском доме не осталось никаких документов, родители сожгли все в 30-е. Польскому языку они ее не учили: это бессмысленно, все равно ты никогда не поедешь в Польшу. Лучше было не произносить польских слов и не говорить о своем происхождении.

Изольда искала, Чвиклиньский ей помогал, но Никодемовича Коперского, сына Юлии, им не удалось найти ни в одной приходской книге. Все подробности, которые удалось узнать в процессе продолжавшихся восемь лет поисков Изольда рассказала своей дочери, Елене Шацких. Елена - вице-президент «Огнива», она работает врачом, а польский язык учила тоже во взрослом возрасте. «Оказалось, что дедушка сообщил неверные данные, чтобы защитить мать от конфискации поместья. Он не думал, что эта минута навсегда изменит его жизнь, что ему придется остаться в Сибири. Впрочем, большую часть имущества все равно конфисковали, потому что прабабушка прятала у себя двух раненых повстанцев», - рассказывает Изольда.

Дни, месяцы, а потом годы провела госпожа Новоселова в иркутском архиве, который пережил пожар города, революцию, белую армию, Колачка, коммунистов, Вторую мировую войну. Она нашла документы, связанные с историей деда, а заодно восстановила 800 других польских биографий в Сибири. Этот труд - тысячи исписанных мелким почерком страниц, она хранит в квартире в одном из спальных районов города, куда она переехала, после того, как снесли ее деревянный дом. Она живет с мужем и кошкой Мушкой. Почти в каждом сибирском доме есть кот или кошка, нужно же кого-то любить и выказывать кому-то знаки этой любви, а люди не всегда этого заслуживают.

Елена Шацких говорит, что архив достанется ей в наследство от мамы. Нужно прочитать каждую страницу и перепечатать на компьютере. Лучше всего успеть это сделать, пока мама жива, потому что она делала в записях понятные ей одной сокращения. Иногда они обсуждают, не захотелось ли бы какой-нибудь польской организации купить этот архив. «Столько лет работы, столько усилий. Было бы обидно, если это пропадет, да и хотелось бы, чтобы мама что-то от этого получила», - признается Елена.

Ее мать приглашали переехать в Польшу. Но зачем? В Иркутске она прожила всю жизнь, получает пенсию, а там она была бы чужой - русской. Ее сестра вернулась из Казахстана в Польшу и пожалела. Со своей пенсией она оказалась там нищей.

Елена почувствовала на своей шкуре, что это значит. Она ездила на стажировку в одну детскую клинику в Польше. На каждом шагу ей пришлось доказывать, что она не глупая, что у нее нормальное образование. Двоюродный брат Елены Сергей, стоматолог, уехал в Польшу. И какой был прок от таланта и диплома? К нему отнеслись так, будто он отбирал у кого-то хлеб. Что же, рассказывать всем вокруг, что его дедушка участвовал в восстании?

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

Разными путями попадали поляки в Енисейскую губернию. Со времен Ивана Грозного ссылались сюда военнопленные поляки, литвины, немцы. В XVII веке приходили с отрядами казаков-землепроходцев. С конца XVIII в. в сибирские губернии попадают тысячи каторжан и ссыльнопоселенцев из числа участников польских восстаний.

С 1890 по 1918 год происходило насильственное и добровольное переселение из западных губерний. В Сибирь в поисках лучшей доли и свободных земель устремились польские крестьяне. Этот поток усилился в годы столыпинской аграрной реформы. Именно в этот период было образовано десять польских деревень и около 70 хуторов. Сразу после заселения новых участков в 1896–1897 гг. крестьяне-переселенцы католического вероисповедания начали ходатайствовать об образовании приходских участков и о постройке католических церквей. Костелы были построены в Красноярске и Ачинске, деревнях Конок, Креславка, Лакино.

История маленькой деревеньки Александровки Краснотуранского района началась в далеком 1896 году. По воспоминаниям старожилов сначала на участок таежной сибирской земли, носивший название Кожуховский, с Волынской губернии (Житомирская область, северо-запад Украины) прибыли первые семь первопоселенцев, желавших поселиться на свободных землях Сибири: Михаил Дора, Иван Рогал, Яков и Александр Керш, Филипп Криспин, Филипп Сиско и Фридрих Гузик.

Мазуры – первые переселенцы

Жители Волыни, называвшие себя мазурами и частично немцами, бросили родные края и ехали за тысячи километров. Сибирь встретила переселенцев с распростертыми объятиями: личная земля – пока глаз хватает; лес и река рядом. Место, где решили обосноваться переселенцы, находилось на севере Минусинского уезда. Первым его облюбовал житель села Кортуз Кожуховский, построивший в этом таежном раю свой дом. Место было раздольное, живописное и благодатное. Прибывшим с далекой Волыни «разведчикам» оно понравилось. Трудолюбивые крестьяне нашли свободное место на отдаленном угорье, выкопали землянки, отвоевали у тайги огромные поля, засеяли их хлебами, построили дома и подсобные помещения. Через пять лет некоторые переселенцы смогли продать в уездном городе Минусинске по две телеги зерна.

Так как среди поляков преобладали мужчины, стали появляться смешанные браки. В семьях переселенцев рождалось много детей: 8-10 ребятишек было нормой для польской семьи. По большому счету все александровцы друг другу если не близкая, то дальняя родня. И фамилии сохранились со времен первых поселенцев: Сидлик, Круско, Павельчик, Габрат, Криспин. В 90-х годах XIX века в Кожуховке было 368 жителей, державших 68 единоличных хозяйств.

Все взрослые в семьях были верующими. В будни работали не покладая рук, а в воскресенье собирались в одном месте и проводили служения: проповедовали, пели, беседовали. Жили единолично. На свободных от леса местах сеяли хлеб (рожь, пшеницу), картофель, лен, коноплю, разводили скот. Сами ткали ткани, из них шили одежду. Образцовый порядок в хозяйстве трудолюбивых поселенцев привлекал в деревню все новых жителей. Вместе с деревней росла и община баптистов, сохранившаяся до сих пор.

Среди жителей Кожуховки был приехавший с пятью сыновьями энергичный и общительный Александр Керш, который пользовался уважением и непререкаемым авторитетом и был избран руководителем местного Совета, проводил коллективизацию. Это в его честь в 30-е годы деревню переименовали в Александровку. В 1933 году образовался колхоз имени Розы Люксембург. Тех, кто не захотел в него вступить, садили в тюрьму. Колхоз был крепким: в нем была пимокатка (еще в ней выделывали шкуры и шили сапоги), курятник, свинарник, конюховка, сливотделение, маслобойня (делали растительное масло).

Свободная и счастливая жизнь александровских поляков закончилась с началом репрессий и Великой Отечественной войны. Были аресты по доносам за «контрреволюционную деятельность». В 1937-м арестовали почти всех мужчин села, в том числе и Александра Павельчика, дедушку моего мужа Николая Круско. Второго августа 1937 года он был расстрелян в Минусинской тюрьме. Другой дедушка Август Круско, бывший офицер царской армии, председатель колхоза, умер от голода на Магадане. А до этого был обыск, после которого вывезли из дома все самое ценное, в том числе и продукты. Семья осталась умирать голодной смертью. После этого пришлось бабушке вступить в колхоз.

Долюшка женская...

В 1941 году всех молодых мужчин, а чуть позже и женщин отконвоировали в трудармию. У штурвалов тракторов встали Ольга Сидлик, Альбертина Тевс, Марта Шмедко, Евгения Рябцева (Гузик), окончившие в Краснотуранске курсы комбайнеров.

В 1943 году и этих женщин забрали на лесоповал в Свердловскую область и Бурятию. В трудармию были отправлены и родители Николая Августовича: Э. Павельчик и А. Круско. Им было только по 16 лет. Положение репрессированных мало чем отличалось от положения уголовников – конвой, унижения и произвол начальства, смерть от голода и непосильной работы в уральских шахтах.

В родные места начали возвращаться только в 1947 году. Иван Гузик, попавший после лагеря в трудармию, умер от истощения, как многие другие больные и искалеченные, умиравшие по пути домой и даже в стенах родного дома. Родители Н.Круско прибыли в родную деревню в 1947 году.

Жизнь постепенно входила в нормальное русло. Создавали семьи, рожали детей, работали в колхозе и на собственном подворье. И везде был порядок – любили и умели трудиться александровцы!

В 1963 году совхоз соединился с Кортузским совхозом-миллионером, директором которого был Клочков. Жить стали получше, людям начали выдавать хлеб на трудодни, приобреталась новая техника. Затем отделились от Кортуза, создали в Александровке совхоз «Передовой». Появился в деревне новый магазин, строились дороги и жилье. В 1965 году открылась в Александровке восьмилетняя школа, объединившая три жилых дома, через два года построили новую школу. В 1978 году возвели телевышку, начались трансляции передач, и народ стал приобретать телевизоры.

Когда-то деревня имела две улицы, вторая (не очень большая по размеру) называлась Причепиловкой, как бы случайно прицепившаяся к главной добротной улице.

Приглашение на свадьбу

До сих пор любят свою малую родину жители этого таежного села. Некоторые традиции предков забылись, но многие любовно хранятся в памяти потомков первых переселенцев. Не все жители сегодня знают свой язык, иные лишь понимают, но говорят с трудом. Еще в 80-х ребятишки дома и в школе на переменках разговаривали по-польски.

Готовят поляки разные национальные блюда (за годы жизни в украинской Волыни и русской Сибири их кухня смешалась с немецкой и белорусской): драники, капусту с мясом, кислые (с кислым молоком) и сладкие супы, печеную немецкую ривель-куху, мазурские вушты (фушер) и русские пельмени. Интересен обычай: на Пасху в деревне принято обливать человека в постели водой, взятой из ручья в то время, когда «солнышко играет».

Деревенские свадьбы, проходившие по польским традициям, остались лишь в памяти некоторых сельчан. Вот только слова глашатая – «прозка» не забылись с годами: «День добрий, пане-господаре! От субботы на неделе просе я вас на веселе. Кабы ви так добри были, ютро на веселе прибыли… Просе конежу овсу, а мне, молодому, просе Румке жина доброге», – говорил зазывала, въезжая на своей лошади прямо в дом к хозяевам, приглашая их на свадьбу.

Чтобы лошадь не пугалась, и ей на ливали «для храбрости». Старинные фотографии дают представление об одежде молодоженов. У невесты на голове был венок из цветов и разноцветных лент – символ целомудрия. У жениха и пяти неженатых «друганов» костюмы также были разукрашены цветами и лентами. Когда молодожены шли, в их честь стреляли из ружья патронами, заряженными цветными бумажками наподобие конфетти. Свадьба, на которую приглашали всю деревню, длилась три дня.

Разъезжаются люди из села, лишь несколько десятков семей остались в этом таежном краю. Многие односельчане приезжают на лето. И хотя деревня со славной историей постепенно теряет своих жителей, тем не менее многие трудолюбивые «господаре» работают и держат большое хозяйство, во многих семьях по трое и более детей, которых они достойно воспитывают и которым дают образование. Все перенесли люди этой деревушки. Коренных поляков в селе осталось мало.

Нина Круско, с. Майское Утро (АП)
газета "Идринский вестник" №2, 2017 г.

Поляки – западнославянский народ, основное население Польши. В Иркутской области диаспора формировалась на протяжении нескольких веков в ходе репрессий и миграции. По данным Всероссийской переписи населения 2002 г. на территории области проживает 2298 поляков.

Расселение поляков в Сибири

Начало ссылки в Сибирь положили в 1593 г. жители города Углича, проходившие по делу народного возмущения, связанного с убиением царевича Дмитрия. Принявший их город Пелым стал первым ссыльнопоселенческим сибирским острогом. Знаменательно, что вместе с первыми ссыльными из Углича попал и медный колокол весом 19 пудов 20 фунтов, и, как свидетельствует летопись:

"...с отсечением уха, в наказание за возмущение жителей Углича при кончине царевича Дмитрия (15 мая 1591 г.)..."

Колокол был установлен в городе Тобольске - воротах в Сибирскую страну. Ссыльный колокол погиб в одном из пожаров Тобольска.

Известно, что поляки были среди казаков, ушедших за Урал еще с Ермаком Тимофеевичем. Выжившие из них во множестве сражений и суровых условиях сибирских походов добились немалых военных успехов, сами стали настоящими сибиряками, а кое-кто и казачьими атаманами. Но таких было крайне мало.

В 1668 г. Сибирский приказ расписал 22 шляхтича с семьями, посланными служить в сибирские города. В 1775 г. в Селенгинском уезде появились крестьяне, сосланные по воле помещиков вместе с беглыми раскольниками из Польши, и получившие наименование здесь “семейских” или “поляков”. Насчитывалось уже 1660 ревизских душ.

Настоящий, пусть подневольный, но все-таки, наплыв польской культуры в Сибирь и Иркутск, в частности, пришелся на вторую половину XIX в. после подавления восстания 1863-1864 гг. Большинство невольников этого периода являлись дворянами и лишь небольшую часть составляли солдаты из крестьян. Некоторые из них уехали из Сибири по амнистии 1841 и 1956 гг. По разным источникам, в Сибирь за три года было отправлено от 18 до 22 тысяч польских патриотов. Часть ссыльных отбывала наказание в Восточной Сибири, в частности, на Нерчинской каторге, а затем выходила на поселение в Западное Забайкалье.

Половина из числа ссыльных получила наказание в виде “водворения”, остальные ушли на каторгу (3894), поселение (2153), “на житье” (2254). Вместе с ссыльными прибыло 1830 человек. Так, в ссылку проследовали жены Клечковского, Люри, Сокольского, Сосновского, Хлусевич, Доллер, Ястремского, Гедеоновского и др.

Сосланные поляки нередко протестовали против каторжного произвола. Так, в ноябре 1865 г. в с. Сиваковой на Ингоде они участвовали в волнениях среди ссыльных. В июле следующего года поляки подняли восстание на Кругобайкальской дороге, после которого последовало распоряжение генерал-губернатора Восточной Сибири М. Корсакова переселить польских ссыльных в самые глухие места губернии. Участились факты неповиновения, протестов, побегов, политической агитации. Польские ссыльные по делу “Пролетариата” (1884 г.) принимали активное участие в Карийском бунте.

Прибытие в Сибирь участников польского восстания 1863 г. положило начало Нарымской ссылке, где оказались несколько десятков повстанцев. Многие из них умерли, не выдержав тяжелых условий, другие бежали или уехали после отбытия срока ссылки, небольшое число попало под амнистию 1883 г., некоторые же, из числа предприимчивых, остались в Нарыме. Амнистированные, пробыв на родине несколько месяцев, разорившись, возвращались в Сибирь, к тому же многие ссыльные поляки были уже женаты на русских.

Внуки бывших нарымских ссыльных – Завадовский, Родюков и др. – продолжили начатое дело и вели здесь торговлю, имея магазины колониальных товаров. Они скупали за бесценок у остяков и тунгусов пушнину, у местных крестьян мясо, рыбу, кедровый орех и отправляли в Томск и Тюмень. С конца 1880-х гг. на весь Балаганский округ (левый берег р. ) были известны крупнейшие предприниматели, а в прошлом польские повстанцы Герман и Маевский. Их влиятельное заступничество, с которым приходилось считаться исправнику, помогало многим политическим ссыльным региона. Недалеко от них, на берегу р. Ангары, поселенный после выхода с каторги, открыл “питейное заведение” бывший страстный борец за независимость Польши Войцех Комар.

Вышедший на поселение в Верхоленск в 1880-е гг., а затем Иркутск, другой польский политссыльный Юзефат Огрызко активно занялся разведкой новых золотоносных районов. Этот польский повстанец в 1864 г. был приговорен к смертной казни, замененной затем 20 годами сибирской каторги. Долгие годы он находился в полной изоляции сначала в Акатуйском, затем Вилюйском остроге и являлся единственным узником этого тюремного замка до конца 1871 г. Для освобождения места прибывшему сюда Н.Г.Чернышевскому Огрызко перевели на поселение.

Польская колония в Иркутской губернии

В Иркутске сложилась большая колония польских ссыльных. По воспоминаниям Агатона Гиллера, в городе было не менее 150 поляков. В 1868 г. из двух крупных столярных мастерских , по производству мебели, одно – Роберта Рейхарта – политического преступника. Здесь столяров, токарей и учеников работало 7 человек. Среди трех красильных заведений города одно принадлежало политическому преступнику Осипу Круликовскому.

Восточная Сибирь использовалась российским государством как место ссылки еще с XVII века. Сюда отправлялись «за измены» бояре, дворяне, придворная знать, а также стрельцы, крестьяне, посадские, старообрядцы, пленные поляки, шведы. В этот период за Уральский камень попадали в основном участник неудавшихся дворцовых переворотов, жертвы интриг очередных временщиков. Были среди них и поляки. В конце XVIII века в Селенгинском уезде появились крестьяне, сосланные по воле помещиков вместе с беглыми раскольниками из Польши, получившие наименование здесь «семейских» или «поляков». По некоторым данным, в этот период их насчитывалось уже 1660 ревизских душ .
Первые политические ссыльные поляки XIX века стали прибывать в Восточную Сибирь вслед за декабристами. Это были участники национально-освободительного восстания 1830 г. Система их распределения в Сибири только складывалась, поэтому местные власти нередко были просто не осведомлены, каким образом и где надлежит организовывать их быт и работы. Так произошло, например, с Юзефом Сосиновичем, шляхтичем из-под Белостока, осужденным в «одну из крепостей Восточной Сибири» за участие в «деятельном и ревностном способствовании к распространению возмутительных преднамерений», а проще, за укрывательство участников восстания. Когда-то Сосинович сражался под знаменем Наполеона, был ранен, ослеп, в Сибирь отправился в сопровождении слуги крестьянина Адама Белявского. Уже в 1834 г. поляки прибыли в Иркутск, а отсюда, за неимением в губернии «крепостей», были отправлены в Петровский Завод.
Так как отдельных казематов для политических ссыльных на заводе не было, Сосинович, по распоряжению генерал-губернатора Н.С. Сулимы, был помещен в арестантскую полуказарму государственных преступников. За такое самоуправство Сулима незамедлительно получил внушение из Петербурга: «…при сем случае не могу умолчать, что как казарма Петровского Завода предназначена единственно для содержания государственных преступников, прикосновенных к известному Вам, милостивый государь, делу, то прежде распоряжения о помещении в оную Иосифа Сосиновича, следовало бы Вашему превосходительству предварительно испросить на сие установленным порядком надлежащее разрешение» .
Подобным образом были отправлены в Сибирскую ссылку и ксендзы Антоний Ойжановский и Людвик Тенсеровский, обвинявшиеся «в сношениях с некоторыми из злоумышленников». Согласно приговора, их следовало без лишения сана содержать в «дальних римско-католических монастырях». За неимением оных, местные власти вынуждены были отправить священников в феврале 1835 г. в Тунку, а оттуда уже в августе этого же года, учитывая неурожай и дороговизну продуктов – в город Балаганск, где они и находились по 1842 год .
Сохранились свидетельства дружеского участия государственных преступников в судьбе польских ссыльных. Стремясь облегчить участь поляков в Сибири, декабристы оказывали им радушный прием, брались передать письма на родину, стремились найти интересную работу. Будучи в Селенгинске, М. Бестужев отмечал: «…мы были знакомы со всеми поляками Забайкалья». Дружеские отношения сложились, например, между двумя художниками – Николаем Бестужевым и Леопольдом Немировским. М. Бестужев вспоминал: «Один из политических преступников, поляк, человек очень хорошо знакомый с нами…в бытность его у нас, так прельстился прекрасною картиною местности, открывавшейся с утеса горы, которая высится тотчас же за нашим домом, что снял вид, в котором наш дом помещен на втором плане, а на первом очень оригинально изображена отвесная скала, на которой он сидел. Сам брат выбрал удобный камень для занятия, сам устроил ему складной столик, укрепил зонтик от палящих лучей солнца, наблюдал за ходом рисунка почти целый день до заката солнца и, чтобы не терять времени на еду, сам носил ему в судках обед и чай» .
Надзор за политическими ссыльными, водворенными на территории Иркутской губернии, велся систематически. Каждый становой пристав обязан был докладывать ежемесячно о поведении политических ссыльных. Например: «… водворенный в Тункинской крепости государственный преступник Юлиан Люблинский в течение января вел себя скромно и ни в каких предосудительных поступках замечен не был. 21 февраля 1836 г.». «В Верхнеудинском округе государственные преступники Михаил Кюхельбекер, Михаил Глебов и Иван Шимков в течение минувшего января вели себя скромно и ни в каких предосудительных поступках замечены не были». Исправляющий должность Акшинского сотского казачьего командира сотник Трухин докладывал в Троицкосавское пограничное управление, что находящийся там на поселении «государственный преступник Павел Аврамов в продолжении февраля 1836 года относительно поведения весьма скромного и занятий никаких не предпринимал» .
В начале 1840 г. в Иркутск стали прибывать свентокшижцы – участники варшавской организации «Содружество польского народа». Их было немного – десять человек – все отправлены «в работы на Нерчинские заводы». После каторги часть поляков распределили в пределах Западного Забайкалья. Эугенуш (Евгений) Жмиевский вышел на поселение в Кабанское Ильинской волости Верхнеудинского округа, а Константин Савичевский – в станицу Кударинскую Успенской волости Иркутской губернии. Савичевский – один из главных руководителей свентокшижцев – первоначально жил в ссылке уроками, поддерживал дружбу с декабристом В.К. Кюхельбекером, бывшим на поселении в Акше .
Летом 1845 г. в сибирскую ссылку были отправлены представители организации Петра Сцегенного и связанных с ней польских конспиративных групп первой половины 1840-х годов. Так, в Западном Забайкалье находились: Леопольд Добрский, после отбытия наказания каторжными работами в Петровском Заводе, в 1851 г. вышел на поселение в Тарбагатайскую волость Верхнеудинского округа, затем проживал в Иркутске; Александр Карпиньский, каторгу отбывал при Александровском заводе, поселение – при Петровском; Фелицьян Карпиньский, также жил при Заводе; Шимон Кжечковский, сослан на поселение в Тарбагатайскую волость, проживал здесь в 1851–54 гг.; Ян Новаковский, после каторги на заводах Култуминской дистанции работал на приисках в Верхнеудинском округе; Игнацы Пюро, отбывал поселение в Урлукской волости; Александр-Ян Родкевич, каторжанин при Дучарском заводе, затем по билету работал на одном из приисков по реке Гремучей .
Как видим, большинство ссыльных, прежде чем попасть на поселение, прошли каторжные работы на заводах Нерчинской системы. Часть из них высылались с лишением всех прав состояния, были и такие, кто испытал после суда шпицрутены, например, Я. Новаковский, – «прогнан сквозь строй через 500 человек два раза» и лишь потом отправлен в Сибирь.
В начале 1850-х годов на каторжные работы в Нерчинские заводы были сосланы поляки – участники национально-освободительных организаций и революционного движения 1848 г. Часть польских ссыльных имели дворянские корни, владели когда-то землей или служили, занимая высокие посты и должности. В Западном Забайкалье им нередко приходилось испытывать крайнюю нужду, работать наравне с людьми «простого звания». Например, Антоний Аксамитовский, из шляхтичей, в Петровском Заводе разводил домашний скот, сеял хлеб, шил одежду; Александр Гржигоржевский, из помещиков Родомской губернии, работал на Петровском Заводе, получал незначительное пособие; Франц Кноль, из дворян, в Ильинской волости занимался хлебопашеством, изготавливал глиняную посуду, курительные трубки, был фельдшером; Шимон Кржечковский, из дворян Люблинской губернии, жил в Селенгинске, в качестве гувернера воспитывал детей купца Д.Д. Старцева; Иосиф Львовский, шляхтич, на поселении в Читканской волости, портняжничал; Моцей Стрекоцинский, дворянин Варшавской губернии, жил в Петровском Заводе, работал по найму .
Самых больших размеров достигла польская ссылка после подавления национально-освободительного восстания 1863–1864 гг. По разным источникам, в Сибирь за три года было отправлено от 18 до 22 тысяч польских патриотов. Часть ссыльных отбывали наказание в Восточной Сибири, в частности, на Нерчинской каторге, а затем выходили на поселение в Западное Забайкалье.
Сколько поляков было сослано в Восточную Сибирь после событий 1863 г., точных данных нет. Из «Отчета о состоянии Забайкальской области за 1865 год» следует, что по случаю происходивших беспорядков в Царстве Польском, в Забайкальскую область в целом только за один год выслано «для употребления в каторжные работы на Нерчинских заводах 1595 политических преступников», которые были размещены частью в заводских зданиях, частью в зданиях, принадлежащих военному ведомству .
Чтобы оценить масштабы ссылки 1860-х годов, например, для Западного Забайкалья, приведем данные, взятые из «Алфавита ссыльных поляков в Сибири», составленном в 1869 г. и опубликованном только в 2007-м, проанализировав лишь первый том, буквы от «А» до «К»: Андржейкович Фома, Илькинская волость; Булгарин Иосиф, Берте Андрей, Герке Готфрид, Зыгзон Иосиф, – Троицкий солеваренный завод; Барабаш Викентий, Бартошевич Андрей, Бронишевский Людвиг, Буген Венедикт, Буковский Станислав, Байковский Владислав, Бржезовский Ян, Брудницкий Кахтан, Василевский Нарцисс, Василевский Феликс, Вержбицкий Антон, Войткевич Каспер, Волнистый Карл, Влоцкий Фридрих, Гонстальский Лукаш, Гедрониц Казимер, Годлевский Леонтий, Генутович Франц, Годлевский Целестин, Горбовский Илья, Голкевич Адам, Горецкий Игнатий, Грондзкий Иван, Грикстис Варфоломей, Гржимайло Амбросий, Гролкевич Ян, Гергелевич Северин, Зенкович Анатолий, Ковалевский Юзеф, Кнопинский Павел, Кулятинский Николай, Калиста Андрей, Каминский Франц, Краевский Павел, Керонский Александр, Каменецкий Владислав, Кружмановский Августин, Кочаровский Игнаций, Климкевич Владислав, Кулаковский Феликс, Козловский Франц, Ковалевский Феликс – селение Тунка; всего – 47 человек .
Порядок распределения и условия пребывания польских повстанцев в Сибирской ссылке имели свои особенности. Так, согласно «Правил по устройству быта политических ссыльных, сосланных в Восточную Сибирь из Царства Польского и Западных губерний» поляки «в видах обеспечения их быта, распределялись по утверждению начальника губернии, применяясь к роду занятий каждого». Сосланные поляки, желавшие в местах поселения заняться земледельческим трудом, наделялись землей. Отдельным пунктом правила предполагали «водворять поляков-ремесленников, мастеров и прочих в казенные и все имеющиеся в губерниях частные заводы». Те же, кто устроил свое хозяйство, «при хорошем поведении» могли остаться на местах водворения и после окончания срока наказания.
Такое исключительное отношение к полякам было продиктовано, с одной стороны, хроническим недостатком в Забайкалье квалифицированных рабочих рук, с другой – преобладанием среди ссыльных людей столь дефицитных рабочих профессий. Вот, например, список поляков, изъявивших желание остаться после окончания срока ссылки в Забайкалье, составленный в апреле 1873 года. В списке 54 фамилии. Большинство поляков «испрашивали разрешение» поселиться близ Читы, а также на Нерчинских заводах. Девять человек предполагали остаться в Западном Забайкалье: Артецкий Константин – мыловар – Верхнеудинск; Брудницкий Иван – колбасник – Верхнеудинск; Дрейзонтен Ян – пильщик – Петровский Завод; Жоховский Игнатий – мыловар – Верхнеудинск; Ковальский Николай – портной – Петровский Завод; Игначевский Иосиф – слесарь – Тарбагатайская волость; Молиенко Иосиф – сапожник – Петровский Завод; Прушинский Иосиф – сапожник – Петровский Завод; Синдер Нохейм – булочник – Петровский Завод.
Как видим, в Сибири стремились остаться люди «простого звания», рабочих профессий и специальностей. Не случайно, устройство поляков на прииски Забайкалья было максимально упрощено: желающим работать на добыче золота, например, необходимо было всего лишь иметь одного поручителя, коим охотно выступал хозяин прииска, а также разрешение станового пристава. При этом переезды с прииска на прииск внутри одной компании, даже если они отстояли друг от друга на сотни километров, также не требовали особого разрешения, чем поляки широко пользовались, перемещаясь с одним «билетом» по всему Забайкалью .
Несмотря на столь либеральное отношение, закон предусматривал относительно польских ссыльных и серьезные ограничения. Они не имели права заниматься частным извозом, воспитанием детей, «преподаванием наук» и искусств, содержать аптеки, фотографии и литографии, торговать вином, занимать какие-либо должности в правительственных учреждениях. Впрочем, особенностью польской ссылки в Забайкалье было то, что польские изгнанники всегда с успехом занимались всем вышеперечисленным. Например, Петр Боровский, после Нерчинской каторги занимался золотодобычей, имел собственные прииски, где охотно предоставляя работу нуждающимся полякам; Иосиф Валецкий изготавливал мыло и свечи; Франц Вардынский, Юлиан Иордан, Кароль Рупрехт служили в золотопромышленных компаниях, Алоизий Венда управлял маслоделательным заводом; Мечислав Зарембский имел земельный участок, вел сельское хозяйство, был записан в купцы третьей гильдии; Кароль Подлевский поставлял зерно горному управлению; Александр и Фелициан Карпинские основали в Верхнеудинском уезде фабрику по производству швейцарских сыров; К. Савичевский основал завод, на котором производил ежегодно мыла на 12 тыс. рублей и на 3,5 тыс. масла кедрового ореха, вел крупную торговлю в Кяхте; Иван Орачевский занимался медицинской практикой .
Наш современник, профессор Вроцлавского университета А. Кучиньский, указывая на созидательный, деятельный образ жизни ссыльных поляков, так писал, о труде поляков: «Они искали какого-либо осмысленного места в этом новом для них пространстве, места не только в топографическом смысле, ибо таковое было им назначено царским приговором, но места осмысленного наполнения своей жизни в ссыльном отдалении, нередко свободной от арестантских рот, кандальной каторги или нелепого замыкания в тюрьмах и сибирских гарнизонах. Некоторые из этих ссыльных находили такое место, берясь за различные занятия – купечество, золотоискательство, ремесла, земледелие, но были и такие, которые смысл ссыльного существования наполняли познавательной деятельностью в области географических, естествоиспытательских и этнографических исследований. Предпочтения, которые они внесли в свою ссыльную жизнь, обозначали каким-то способом новый горизонт их существования за пределами отечества» .
Местные жители охотно нанимали политических ссыльных на службу: «политики» были грамотными, вели дела честно, были обязательными и исполнительными, да и стоили меньше. Приведем строки из письма П.Д. Баллода, отбывшего каторгу на Александровском заводе А.С. Фаминицину от 3 июля 1870 г., «Пишу Вам это письмо из Посольска, куда меня нелегкая принесла из Верхнеудинска больного. И сижу я здесь третью неделю и ожидаю, когда придет сюда какое-нибудь судно или пароход и увезет меня через Байкал. Когда я выезжал из Александровского завода, то мне предлагали несколько мест купцы и разные предприниматели с порядочным содержанием, и даже один бурят, у которого я покупал скот, сказал мне: «Друг, оставайся здесь, я тебе дам 3 руб. в месяц жалованья и просто 500 быков, и ты торгуй, как знаешь». Разумеется, для меня прямой расчет был остаться там, но по правилам в Забайкальской области никого из государственных и политических преступников оставлять нельзя» .
Если русский уголовный или политический ссыльный рвались из Сибири в Европейскую Россию, рассматривая ссылку как временное удаление из привычной среды, то поляки на месте поселения без промедления пускали прочные корни – обзаводились добротной усадьбой, домашним скотом, активно искали занятие своим способностям. Здесь они создавали семьи, растили детей, занимались предпринимательством, делали служебную карьеру.
Нередко ссыльные поляки столь крепко прикипали к сибирской земле, обзаводились хозяйством, что не могли все это бросить и немедленно вернуться на родину. Вот, например, показательное прошение Ф. Далевского Н.П. Дитмару, написанное после «высочайшего соизволения от 25 мая 1868 г. об облегчении участи политических ссыльных: «Так как я, имея свою мыловарню и для обслуги ея лошадей и быков, принужден был сделать запас на зиму, а именно сена и дров, которые я закупил у окрестных жителей, то покорнейше прошу, Ваше превосходительство, оставить меня на поселение в Забайкальской области. Ежели бы это было возможным, то оставить меня, по крайней мере, на один год» .
ППольское социалистическое движение 1880-х годов, наряду с российским народническим, дало Сибири новых ссыльных. Революционные выступления этого периода захватили прежде всего разночинскую молодежь, студентов и гимназистов. Изменившийся характер революционного движения заставил правительство изменить и тактику борьбы с ним – все больший размах получали не судебные, а административные высылки в Сибирь под надзор полиции. В Западное Забайкалье, в Тунку, например, был отправлен А. Лукашевич, осужденный по процессу «50-ти» и «193-х». В 1878 г. на жительство в Баргузин был выслан дворянин Юзеф Окушко, обвинявшийся в «преступной пропаганде». Окушко прибыл в город 14 июня 1879 г., «занимался токарным и слесарным мастерством, получал от казны пособие в размере 15 копеек в сутки и 1 руб. 50 коп. в месяц на квартиру, имел семейство, состоящее из жены и дочери». В марте 1880 г. в Баргузин был поселен на жительство под строгий надзор полиции отставной штабс-капитан Л. Черневский, обвинявшийся в социалистической пропаганде. Согласно отчету местного исправника, в ссылке Черневский занимался столярным делом, получал от казны денежное пособие в размере 72 рублей в месяц .
По-прежнему одной из самых крупных колоний поляков в Забайкалье и Восточной Сибири оставалась Тунка. В 1880-е годы здесь находились Бронислав Шварце, высланный за участие в томском «Красном Кресте», ссыльные пролетариатцы Михал Манцевич, Стэфан Ющиньский, а также Юзеф Пилсудский, Рклицкий, Лойко и другие. Собственными силами колония обрабатывала небольшой участок земли и убирала хлеб .
Во второй половине 1880-х годов Б. Шварце и Аф. Михайлович обратились к директору Иркутской магнитно-метеорологической обсерватории с просьбой, разрешить им организацию в Тунке постоянных метеорологических наблюдений. Директор, с одобрением встретив это предложение, «покорнейше» запросил губернское правление и получил ответ в декабре 1887 г. за подписью Иркутского вице-губернатора: «… нахожу вполне возможным разрешить поднадзорным производство метеорологических наблюдений в селе Тункинском, так как подобное занятие не исключается смыслом Высочайше утвержденного 12 марта 1882 г. Положения о полицейском надзоре и кроме того избавит этих поднадзорных от праздности, гибельно влияющей на нравственность их состояния .
Одно из главных событий в истории польской ссылки Восточной Сибири XIX века – восстание 1866 года на строительстве Кругобайкальской дороги. Необходимо отметить, что правительство стремилось всячески затушевать политический характер выступления польских ссыльных на Кругобайкальской дороге. Слово «восстание» не упоминалось. События 1866 г. на границе Иркутской губернии и Забайкальской области именовались как «побег с работ ночью 25 июня и производство различных беспорядков, насилий и убийств» или «вооруженное возмущение». Тем не менее, этот «побег» подвергся всестороннему расследованию, из материалов которого можно определить общее количество участников. Так, например, из «Списка политических преступников, бывших на Кругобайкальской дороге в 1866 году», составленном для Временного управления по надзору за политическими в Восточной Сибири», следует, что к дознанию были привлечены 719 человек. Из них, виновными по первой категории признаны 220 ссыльных, по второй – 171, у остальных – «участие в бунте не обнаружено» .
В 1873 г. сроки каторжных работ для поляков – участников восстания – в качестве царской милости, были сокращены. По Высочайшему соизволению от 19 апреля 281 человек «за безукоризненное поведение» были отправлены на поселение, а три каторжанина – К. Арцимович, Л. Ильяшевич и А. Недермейер, обвинявшиеся «кроме возмущения в насилии, грабеже и поджоге», – переведены в разряд «исправляющихся» .
Большая часть ссыльных поляков из крестьян, расселенных в восточносибирских селах, уже в третьем поколении обрусели. Они пустили прочные корни на сибирской земле, пополняя податные сословия. Польское дворянство, наоборот, после амнистии в большинстве случаев выехало на родину.
В 1860-е годы одним из центров размещения политических ссыльных в Восточной Сибири являлся Петровский завод. С января по декабрь 1864 г. здесь находились ссыльные гарибальдийцы, участники польского восстания. В 1863 г. они были взяты в плен русскими войсками, осуждены в Варшаве на значительные сроки каторжных работ и доставлены в Западное Забайкалье. На заводе работали десять человек: Эмиль Андреоли, профессор истории одного из парижских лицеев, Шарль Ришар, уроженец Риги, француз Луи-Альфред Дие, граф Луиджи Кароли, Фебо Арканджели, Джузеппе Клеричи, Амброджио Джупони, Александр Венанцио, Джакомо Меули, Ахилл Бенди. Гарибальдийцы прибыли из Иркутска в составе большой партии польских ссыльных, насчитывавшей не менее 74 человек, из которых известны лишь некоторые имена: Эпштейн, Дворжачек, Крысинский, Соколовский. Осматривая прибывших, доктор И.С. Елин выделил из партии 30 человек наиболее ослабленных и поместил их в заводскую больницу .
О числе польских ссыльных в округах Иркутской губернии можно судить по следующим цифрам за 1871–1872 гг.: в Иркутском округе политических – 794; Нижнеудинском – 290; Балаганском – 1090; Киренском – 43 и Верхоленском – 66, а всего – 2778 человек . Немало поляков были заняты тяжелым каторжным трудом. В ведомости политическим преступникам, находящимся в селе Лиственничном в заведывании зауряд сотника П. Попова на 3.01. 1866 г. 206 польских фамилий и имен. В ведомости политических преступников, находящихся в работах при Петровском железоделательном заводе за сентябрьскую треть 1865 г. 160 польских имен. В Троицком сользаводе – 90 поляков. Кондуитный список политическим преступникам, находящимся в Муравьевской гавани и г. Сретенске – 177 поляков. Против каждой фамилии стоит оценка за поведение. В основном, в деле записи: «поведения хорошего», но есть и «дерзок» или «вообще дурного поведения». В списке политических преступников в деревне Сиваковой (Нерчинский округ) – 903 польских фамилии . Большая колония польских ссыльных сложилась в Иркутске. По воспоминаниям Агатона Гиллера, в городе в конце 1850-х гг. уже было не менее 150 поляков .
Несмотря на обилие архивного материала о ссылке поляков в Восточную Сибирь, сегодня приходится констатировать, что эта тема остается изученной недостаточно. Проблемы польской ссылки по-прежнему иллюстрируются на примере нескольких десятков или сотен имен поляков, в основном представителей движения 1830-х гг. До сих пор не создан «социальный портрет» ссыльного поляка: мы не знаем численность, возраст, имущественное положение, географию расселения и род занятий основной массы изгнанников.
Дальнейшее изучение истории польской ссылки в Восточной Сибири требует, таким образом, прежде всего обобщающих исследований на основе привлечения и введения в научный оборот массовых архивных источников.

1. Колонизация Сибири в связи с общим переселенческим вопросом. СПб.: Комитет Сибирской железной дороги, 1900. С. 36.
2. Шостакович Б.С. Политические ссыльные поляки и декабристы в Сибири // Ссыльные революционеры в Сибири (XIX в. – февраль 1917 г.). Иркутск, 1973. Вып. 1. С. 255.
3. Шостакович Б.С. Ссыльные участники экспедиции Юзефа Заливского в Восточной Сибири (по материалам Государственного архива Иркутской области) // Ссыльные революционеры в Сибири… Иркутск, 1980. Вып. 5. С. 26–27.
4. Шостакович Б.С. Политические ссыльные поляки и декабристы в Сибири… С. 275.
5. Государтсвенный архив Иркутской области (ГАИО). Ф. 24. Оп. Оц. Д. 181. Лл. 23, 30, 51.
6. Шостакович Б.С. Материалы Государственного архива Иркутской области о пребывании в Восточносибирской ссылке свентокшижцев – участников варшавской организации «Содружество польского народа» // Ссыльные революционеры в Сибири… Иркутск, 1983. Вып. 8. С. 64–65.
7. Шостакович Б.С. Материалы Восточносибирских архивов о ссыльных участниках организации Петра Сцегенного и связанных с ней польских конспиративных групп первой половины 40-х годов XIX века // Ссыльные революционеры в Сибири… Иркутск, 1980. Вып. 7. С. 24–27.
8.Тимофеева М.Ю. Участники польского национально-освободительного движения в Забайкальской ссылке (1830–1850 годы): Биобиблиографический справочник. Материалы к «Энциклопедии Забайкалья». Чита, 2001.
9. ГАИО. Ф. 24. Оп. Оц. Д. 686: ГАИО. Ф. 24. Оп. Оц. Д. 81.
10. Ссыльные поляки в Сибири: XVII, XIX вв.: Исследования и материалы / Отв. ред. Ф.Ф. Болонев. Новосибирск, 2007.
11. ГАИО. Ф. 24. Оп. Оц. Д. 814. Л. 2 об.
12. Тимофеева М.Ю. Указ. соч.
13. Кучиньский А. Польские известия о бурятах и их познавательная ценность (в переводе Б.С. Шостаковича) // Сибирско-польская история и современность: актуальные вопросы: Сб. мат-лов межд. научн. конф. Иркутск, 2001. С. 287.
14. Политическая ссылка в Сибири. Нерчинская каторга. Новосибирск, 1993. Вып. II. Т. 1. С. 217–218.
15. Там же. С. 213.
16. ГАИО. Ф. 24. Оп. ОЦ. Д. 951. Л. 5, 6 об.
17. Шостакович Б.С. Политические ссыльные поляки и декабристы в Сибири… С. 102, 108.
18. ГАИО. Ф. 25. Оп. Оц. Д. 5. Л. 3.
19. ГАИО. Ф. 24. Оп. Оц. Д. 501. Л. 60–120.
20. ГАИО. Ф. 24. Оп. Оц. Д. 507. Л. 18.
21. Кубалов Б. Страница из жизни гарибальдийцев в Петровском Заводе // Свет над Байкалом. 1960. № 4. С. 139–141.
22. ГАИО. Ф. 600. Оп. Оц. Д. 81. Л. 136-141.
23. ГАИО. Ф. 24. Оп. Оц. Д. 905. Л. 11-107.
24. Воспоминания из Сибири: Мемуары, очерки, дневниковые записи польских политических ссыльных в Восточной Сибири первой половины XIX столетия. Иркутск, 2009. С. 623.

Воспроизводится по:

Вклад польских ученых в изучение Восточной Сибири и озера Байкал: материалы Междунар. науч.-практ. конф. Иркутск, 23-26 июня 2011 г. - Иркутск, 2011. - С. 108-116